Руны судьбы

Способность рифмовать и складывать слова Ялка обнаружила в себе случайно, после той кошмарной ночи, когда травник притащил назад ушедшего мальчишку (Ялка старалась избегать слова «умершего» – уж очень ей при этом становилось не по себе). Как-то мыла посуду и поймала себя на том, что напевает эту дурашливую песенку про трёх мышат (мышата всё-таки не крысы, с их присутствием она могла смириться). Она удивилась, подумала, с чего бы это, потом решила, что это ей нравится, и больше об этом не задумывалась.

Фриц тихонько выздоравливал. Стучался в двери невидимка Том, изредка заглядывал Зухель, садился в уголок у камина и сушил шёрстку, ненавязчиво ожидая, когда его наделят горсточкой изюма. Частенько дебоширил Карел – крал на кухне ягоды и соты, прятал ложки, дырявил шилом деревянную посуду и запутывал нитки, но во всём другом их жизнь вошла в размеренное русло, обрела спокойствие и тишину, которой всем им так недоставало.

Ялке было невдомёк, что это спокойствие временное, что оно скоро кончится и для убежища у скал наступят чёрные деньки. Она не знала, что беда уже в пути. Беда запаслась деньгами и святым благословением. Беда месила снег двенадцатью подошвами солдатских башмаков, копытцами серого ослика и подковами серой в яблоках кобылы. Беда вела с собой безумца и глупца. Ей не были помехою ни снег, ни ветер, ни мороз. Ей открывали двери постоялые дворы и выставляли дармовое пиво. Её боялись. Ей смотрели вслед.

Таких вестников дороги Нидерландов в тот кровавый год перевидали множество. На вид нестрашные и незаметно-серые, они не торопились, исполняя волю короля и церкви, собирая дань то тут, то там. Они искали, вызнавали, проповедовали, продавали индульгенции, платили за доносы и нанимали шпионов, а потом, заручившись помощью мирских властей, отлавливали колдунов, колдуний и еретиков, чтобы отправить их в огонь костра или под лёд реки, а имущество – в королевскую казну. А вслед за ними, под сухой трезвон колоколов, под перестук костей, под завывание ветра, гул огня и скрип смолёных виселиц, под дудку ненависти и жестокости плясала свою пляску Её Величество Смерть. Ни церковь, ни король Филипп не стеснялись того, что становятся наследниками, как они считали, дьявольских пособников. И поступая так, они на самом деле поселяли в себе демона алчности, уже заранее продав Дьяволу свои червивые, пустые души, источенные дырками, как лимбургский сыр. Конкистадоры в панцирях железных грабили в заокеанских землях майя и ацтеков, сапотеков, киче, чибча и кечуайя, и сами становились дьяволами в их легендах. Галионы, перегруженные золотом и пряностями до самого фальшборта, шли в Испанию непрерывной чередой, бывало, что тонули, гробились и грабились, но те, что доходили до испанских берегов, переполняли королевскую казну.

Но даже этого владыкам было мало.

Золото, золото!

Золото застилало глаза. Что конкистадоры? Золото зрело и здесь стараниями трудолюбивых рук, оно было везде – на отвоёванных у моря польдерах, в боках жиреющих фламандских чушек, в печах мастеровых, в бродильных чанах сыроварен и пивоварен, в горнах кузнеца и стеклодува, в валяльных мельницах мануфактур, в заступе горняка, в станках ткачей из Гента, в тоненьких иголках белошвеек и коклюшках брюжских кружевниц. Надо было только отобрать его и отрубить эти руки, чтобы они не могли взяться за оружие.

И руки отрубали.

Но чаще их владельцев попросту сжигали целиком, подвергнув предварительно необходимому допросу и весьма полезным, освежающим память процедурам. «Кто совратил тебя, несчастный? Кто твои сообщники? И, кстати, где ты спрятал деньги, нажитые нечестивым путём?» По совету инквизиторов король Филипп объявил, что каждый житель Нидерландов, обвинённый в оскорблении Его величества, или в ереси, или же в том, что не оказал противодействия ереси, осуждается без различия пола и возраста и присуждается к наказаниям без всякой надежды на помилование. А дальше руки палачам были уже развязаны. Богатство было оскорблением Его величества. Свобода была оскорблением Его величества. Вера тоже была оскорблением Его величества: вера, надежда и, само собой, любовь. Карл V погубил в Нидерландах пятьдесят тысяч человек – сильных мужчин, прекрасных женщин и детей. Сынок грозил превзойти сие достижение, и палачи по всей стране сжигали, вешали и отрубали головы невинным жертвам. Все христианские истины пали под пятой языческого мракобесия. Костры святых аутодафе дымились по всей стране, принося одну бесконечную кровавую жертву… кому?

Небесам?

Преисподней?

Никто об этом не задумывался.

И наследство получал король.

Ещё летом в Антверпене толпа проходимцев, подкупленных агентами короля, разгромила городской собор, где было семьдесят алтарей, и перебила статуи и все изображения святых и глумилась над ними и плевала им в лицо и обдирала с них драгоценности и дорогие ризы, а потом со свистом и улюлюканьем протащила по городу статую Богоматери, голую, лишённую покровов, всю поколоченную камнями и палками, протащила и сбросила в Шельду.