Руны судьбы

Внутри оказалось тепло. Три коровы, одна с телёнком, с любопытством наблюдали за людьми. За дальней загородкой копошились свиньи – Ялка слышала их хрюканье. В окошки лился серый свет, по крыше нашёптывал дождь. Михель бросил полукафтан на сено, усадил девушку на него и примостился рядом, сноровисто выпутывая её из плена кожушка. Ялка непослушно опустилась, высвободила одну руку, другую, словно в бреду повторяя: «Нет… Нет…», потом почувствовала его пальцы на своём лице и дёрнулась назад. Чувство холода в груди сделалось невыносимым, сердце понеслось вприпрыжку. Ялка стала задыхаться. Михелькин опять всё понял по-своему, руки его опустились ниже, нащупали шнуровку на её корсете и потянули за узел. Ялка судорожно уцепилась за его запястья. Некоторое время в полумраке шла бесшумная борьба, закончившаяся победой Михелькина. Слов его девушка уже не понимала, голова её кружилась. Не прекращая тихо говорить, Михелькин провёл ладонью по её лицу, скользнул назад, зашарил у девчонки под рубашкой. Холодные пальцы коснулись грудей, Ялка тихо ахнула, закрыла лицо руками и попыталась повернуться на бок, но Михель ловко развернул её обратно, подхватил и приподнял. Зашуршала ткань, бёдрам стало холодно, и Ялка поняла, что юбка на ней задрана самым бесстыдным образом, а Михелькин уже наваливается сверху, торопливо дёргая завязки на штанах.

– Нет… Нет… – вновь затвердила она.

– Сейчас… Не бойся… Ну, не бойся… Будь же умницей… Какая ты красивая…

– Нет!

Ялка закричала и забилась, размахнулась и ударила его мешком, замолотила пятками. Михелькин охнул, сдал назад и навалился, в темноте пытаясь ухватить её то за руки, то за ноги.

– Постой… Да погоди же ты… Ах, чёрт…

– Нет, – словно заведённая твердила Ялка и мотала головой, – нет, нет… нет…

– Да успокойся же ты!..

Нога девчонки в деревянном башмаке что было силы засветила Михелю под рёбра, а затем ещё куда-то (Ялке показалось – в лоб). Михель рассвирепел.

– Ах, сука!!!

Она едва увидела замах и вслед за тем – летящий ей в лицо кулак. Мир перед глазами озарился яркой вспышкой, за глазами что-то лопнуло – и наступила темнота. Какое-то время девушка лежала оглушённая, совершенно без движения, а когда смогла соображать, почувствовала, как что-то тёплое, чужое и упругое рвануло болью снизу так, что Ялка не сдержала стона, проникло вглубь и стало двигаться там, у неё внутри. На бёдрах стало мокро. Михель размеренно заахал, то наваливаясь сверху, то скользя назад. От отвращения Ялку передёрнуло, сосущий холод опустился из груди в живот и там собрался в точку, как свинцовый шар. Лежать было ужасно неудобно, ноги подогнулись, шею нещадно кололи сухие травинки. Она невольно опустила руки и в следующий миг нащупала что-то шершавое и деревянное за отворотом правого чулка.

Нож.

Это был тот самый нож, который, уходя, она взяла с собою. Она совсем о нём забыла. Страх туманил голову, пальцы судорожно сжали рукоять, и девушка, едва соображая, что творит, рванула лезвие из-за чулка и ткнула им во тьму.

Михель рванулся, ахнул, захрипел, откинулся назад и рухнул на бок, дёргаясь всем телом. Что-то тёплое плеснуло Ялке на живот, она забилась, вскрикнула и торопливо поползла назад из-под Михеля, приподнявшись на локтях и извиваясь как змея; по лицу её стекали слёзы. Отползла, приподнялась на четвереньки и лишь тогда сообразила, что в руках у неё ничего нет – нож остался у Михеля в ране. Она обернулась и с ужасом смотрела, как Михелькин пытается встать, рвёт ворот рубахи, хлипко втягивает воздух ртом и валится на сено окончательно.

Упал.

Подёргался.

Затих.

Коровы переминались с ноги на ногу и удивлённо втягивали воздух, ставший солоновато-приторным от запаха крови. Свиньи за перегородкой возбуждённо завозились, просовывая рыла в щели, грызли доски и пытались ухватить зубами окровавленное сено.

Только теперь Ялка поняла, что она натворила.

И тогда явился страх.

* * *

Девушка и представить не могла, насколько это отвратительно – так откровенно, загнанно бояться. Ялка осознала, что ей доселе никогда не доводилось испытывать что-нибудь подобное. Страх метался в теле, заставлял дрожать и сковывал движения. Она гулко сглотнула, задышала судорожно, мелко, словно в ледяной воде. Руки её тряслись. Что-то липкое, холодное текло вниз по ногам. За тоненькой стеной прочавкали шаги – кто-то прошёл мимо сарая. Девушка сжалась в ожидании тревоги, но всё было тихо. Похоже, криков и возни в хлеву никто не услышал, а если и услышал, то истолковал по-своему, как истолковывал, должно быть, каждый раз.

Как надо, в общем, истолковывал.