– Запомните, наша главная цель – княжеский терем, – говорил Отто, в волнении переходя на франкский, и Пырей тут же переводил его речь древлянским военачальникам. – Потом дома тех, кто более всего верен князю Хельгу. Их покажут эти воины, – он обернулся к ехавшим чуть сзади охоронцам юного Александра.
– Конечно, укажем, а как же, – тараторил молодой, не переставая вертеть головой от волнения. Это волнение постепенно передалось всем, каждый понимал, что сегодня его жизнь изменится, он либо взлетит вверх и получит очень многое, либо просто погибнет от вражеских стрел и копий. Лес закончился, впереди простирались поля огнищан, ещё не сжатые, но уже с налитыми колосьями. За полями виднелись первые постройки киевских окраин. А по дороге от града, взбивая копытами дорожную пыль, поспешали конные воины.
– Это ещё кто такие? – Озадачено переглянулись меж собой искоростеньские военачальники. Древляне остановились, поджидая неизвестных конников, коих было на первый взгляд не так много. Про всякий случай воины перестроились из походного строя в боевой. Те, что двигались от града, сделали то же самое.
Обе дружины, сблизившись, некоторое время молча стояли друг против друга. Только боярин Пырей побледнел и, тихо бормоча что-то себе под нос, как-то скрючился, сжался, словно стараясь сделаться незаметнее и, как затравленный зверь, принялся оглядываться по сторонам. В третий раз всё повторялось, как зловещий рок, как страшное наваждение неведомых сил, против которых человек беззащитен.
– Что случилось, боярин? – встревожился Отто, глядя на побледневший лик Пырея.
– Ольг… воевода Рарога… он же Хвитрбарт, что погиб на драккаре «Медведь», а потом ожил в Нов-граде и разгромил восстание Вадима Храброго… Он же – неожиданно явившийся купец с дарами, который убил Аскольда и стал князем в Киеве… Сегодня он умер и снова ожил… уже в которой раз…мы все погибнем, он дьявол, Отто! – пролепетал вмиг обессилевший от страха боярин.
– Я князь Новгородский и Киевский Ольг, а вы кто и зачем с оружием в Киев пожаловали? – громким гласом, привычным управлять в бою многими тьмами, воскликнул могучий воин в центре киевской дружины с белыми волосами до плеч, выбивающимися из-под шелома, восседающий на белом коне. Рядом с ним возвышался второй богатырского сложения воин в блестящей броне. В ответ было молчание растерянных древлян.
– Тогда слушайте меня, – вновь проговорил князь. – Вы, знатные люди Искоростеня, решили воспользоваться моей гибелью и захватить власть в Киеве, но всесильные боги сохранили мне жизнь. Оттого я предлагаю выдать мне легата Римской церкви епископа Энгельштайна и его помощников, которые виновны ещё в одном преступлении – покушении на жизнь князя Новгородской Руси Рарога. Знатным же людям Искоростеня, приведшим сюда воинов, повелеваю сдаться в полон, остальным выплатить Киеву ругу за попытку захвата власти в Киеве и быть отпущенными восвояси. Если нет, то будет сеча, а всех уцелевших зачинщиков всё равно ждёт казнь. Решайте здесь и сейчас! – прогремел глас беловолосого князя.
– Их числом меньше, давайте сокрушим и поглядим, кто кому будет платить ругу! – воскликнул древлянский князь в добротном вооружении, восседавший на вороном койсожском коне.
– Нет, не надо, – застонал Пырей, – с дьяволом сражаться невозможно! Не надо! – Но его уже никто не слушал. Князь на вороном коне воздел свой меч и принялся командовать воинами.
– Десное крыло – Неглин, шуйское – Франк, сердце поведу я, птицей на ворога, рысью, пошли!
– Мерзкие греческие свиньи, они опять подставили нас! – Бледнея, прохрипел Отто, и они с легатом обменялись взглядами, похожими на взгляд загнанных в западню хищников.
Двинулась древлянская конница, всё ускоряя бег, и не услышала за боевыми кличами и топотом копыт, как позади из леса выкатилась молчаливая волна других конников, одетых в кольчуги и островерхие шеломы, иные с железными наплечниками и наручами, с железными пластинами на груди и чреве. Если бы кто пригляделся, то узрел, что у большинства воинов броня и щиты с пометками многих схваток, и летят они, пригнувшись к выям своих боевых скакунов, привычно и споро. Энгельштайн с Отто и Пыреём, шестью охоронцами и двумя людьми юного Александра оказались аккурат между двумя лавами конницы – одной, уже скрестившей копья и клинки с киянами, и другой, настигающей первых сзади и охватывающих древлян луной-макошью.