Руны Вещего Олега

Искоростеньские посланцы ушли, потянулось ожидание. Олеговы воины стояли в прежних порядках, не расходясь и не нарушая строя. Из-за частокола всё чаще выглядывали древлянские охоронцы, нёсшие службу на стенах.

Ближе к полудню врата града раскрылись и древляне опустили мост.

Конные воины киевской дружины стали с двух сторон, образовав проход, и по нему побрели полонники, прямо к центру града, к торговой площади.

Наконец показался сам князь в сопровождении темников, воевод и охоронцев во главе с могучим Руяром. Он обвёл взглядом угрюмую площадь и, привстав в стременах своего крепкого коня, молвил.

– Нынче иные древлянские князья и бояре с воями своими, по наущению чужеземного пастора именем Энгельштайн, решили захватить власть в Киеве, да не вышло. А отчего именно сейчас они решили это сделать? – князь остановился и ещё раз оглядел площадь и стоящих пред ним искоростеньцев. – Да оттого, что другие враги Руси, руководимые из Константинополя, должны были меня убить. Только боги наши русские оказались сильнее чужинских. Многие нынче, те же франки, которые германцы и саксы, византийцы, хазары и прочие кочевые народы на земли наши зарятся, да захватить их теперь нелегко, оттого что соединилась Северная Русь с Киевской и стала ещё крепче. И стараются недруги её разделить, вот и посылают к нам своих Энгельштайнов. У моря Варяжского многие могучие племена моравские из-за разделения своего онемечены ныне, северные племена под хазарами, и остальную Русь сия же участь ждёт, коли не соберёмся мы в один крепкий кулак да не дадим ворогу по зубам его жадным, – князь снова помолчал, давая время понять и осмыслить сказанное, ведь в обыденной жизни каждый думает о своём, а о едином помыслить забывает. – Сегодня ваши начальники оказались пособниками врагов Руси, оттого будут покараны строго, по конам Рода нашего. – Площадь замерла, голос князя с последними словами вознёсся над ней, как карающий топор. – Властью княжеской повелеваю бояр и начальников – от воеводы до тысяцкого – из тех, что с дружиной княжеской в бой вступили, казнить как предателей и пособников вражеских прилюдным отсечением голов на площади. А легат Римской церкви именем Энгельштайн, который князей ваших на предательство сподвиг, а ещё раньше замыслил убийство Новгородского князя Рарога, подлежит повешению вместе со своими помощниками.

По толпе горожан прокатился скорбный вздох. Родственники тех, кто оказался среди приговорённых к казни, запричитали, завопили.

Воины принялись отделять приговорённых от общей толпы полонников.

– А что с остальными воями будет?! Остальным-то что?! – послышались испуганные выкрики из толпы горожан и огнищан. Князь поднял руку в боевой рукавице, и шум на площади стих.

– Кто желает служить Киеву, в дружину нашу взят будет.

– А ежели кто не захочет, кто мирную жизнь привык вести? – снова послышались выкрики из толпы, в основном от житичей, более привыкших растить и молотить хлеб, нежели воевать.

– Коли признают свою вину и слово твёрдое дадут, отпущены будет без оружия, пусть трудятся, – громко рёк Ольг. – Только ответственны за них будете все вы. Как и сейчас, за то, что врагов папских приютили и против народа братского славянского с мечом пошли, за то налагаю я на народ древлянский дань крепче, чем на другие подвластные мне племена. – Все снова замерли, ожидая услышать размер дани. – По чёрной куне с каждого дыма, начиная с этой зимы! – жёстко закончил свою речь киевский князь. И поднял руку. Воины быстро притянули несколько длинных брёвен. Обречённых полонников подводили к лежащим брёвнам, ставили на колени и рубили топорами головы. Если руки у обречённого были связаны, то его непременно освобождали от пут. Когда дошла очередь до папских слуг, на раскидистый дуб, росший в центре града и издавна служивший искоростенцам местом разрешения споров и судилищем, вскинули верёвки с петлями. Вслед за прочими пастору Энгельштайну развязали руки. Тот потёр затёкшие запястья, перекрестился и поцеловал свой золотой крест с каменьями, потом вдруг шатнулся, побелел, захрипел и рухнул наземь, содрогаясь от конвульсий, изо рта его появилась бело-розовая пена.

– Что с ним, от страха, что ли, в беспамятство впал? – спросил воевода Фарлаф. Его охоронец спешился, подошёл к лежащему пастору. Тут же невесть откуда появился и быстрый изведыватель Скоморох. Они внимательно оглядели скорченное тело.

– Он отраву проглотил, княже, видать, в кресте спрятана была, – доложил быстрый изведыватель, – не пожелал позорной казни.

– Ну уж нет, коли приговорён, должен быть казнён! – сурово молвил Ольг. По его знаку крепкий воин схватил легата за ворот черной сутаны и потащил к дубу. Ему помогли двое других, и вскоре пастор болтался, вздёрнутый на верёвке, озирая всех невидящими выпученными очами. Вместе с римским легатом были повешены трое его приспешников, среди которых закончил свою изворотливую жизнь бывший новгородский мятежник Пырей.