Руны Вещего Олега

Северяне принялись восстанавливать разрушенные строения в градах и весях, ведь дело шло к зиме, и без доброго жилья её нипочём не пережить. Князь Жлуд велел из княжеской казны и вернувшейся части серебряных монет помочь пострадавшим от набега людям, особенно тем, чьи кормильцы погибли в схватке с хазарами. Сам же с полусотней конных воев отправился вместе с князем киевским и его охороной в поездку по главным градам северянской земли, хоть время для поездки было не самое доброе. Оттого в Новгород-Северский ехать не стали, посетили Любеч, Листвен и ближайшие к ним, и вернулись к Чернигову. Князь северян просил погостить у него ещё, да Ольг чуял, что пора уже ему отправляться в Киев.

Долгий осенний дождь то сеялся надоедливой моросью, то пускался сильнее, всё более проникая через одежду и наброшенные на плечи волчьи и бараньи шкуры или войлочные накидки, которые воду пропускали не сразу, но обильно напитывались влагой и становились всё тяжелее. Скоро сгустились не то ранние осенние сумерки, не то плотная морось.

– Что-то реки не видать, а ведь давно уже должны вдоль берега идти, – повернулся Ольг к Руяру. – Надо было всё ж проводника у черниговского князя взять, когда он предлагал.

– Дак я думал, что дотемна к реке выйдем, а там уже вдоль берега до самого Киева, куда ж прямее-то! – виновато отвечал сотник, зябко передёргивая плечами. – Видать, от того леска нам надо было ошую брать, а мы…

– Ладно, нам бы жильё какое найти или, на худой конец, навес для сена, чтоб огонь развести да обогреться, – молвил князь, останавливая коня и оглядываясь по сторонам.

– Первый десяток, – ошую, второй, – одесную, третий, – прямо, – разъехались шагов на семьсот-восемьсот и погляделись, потом сюда и доложить.

– Есть, сотник, нашёл! – сообщил радостно молодой дружинник, возвратившись из темноты

– Жильё нашёл? – С надеждой спросил сотник.

– Пока только дорогу езженную, но раз дорога, то и жильё должно быть где-то, колея ещё не полностью дождём размыта.

Недолго думая, отряд двинулся по дороге и к полуночи оказался у какой-то северской веси в несколько полуземлянок, от которых уютно тянуло запахом дыма.

– Здесь, боярин, ляжешь на печи, а стременной твой внизу, на тёплой лежанке, продрогли-то вон как, – молвила озабоченно хозяйка, расстилая овечьи шкуры на печи и старый тулуп на невысокой лежанке подле. – Сколько поместятся, на полатях да на лавках улягутся, остальные по соседям, я уже договорилась.

– Эх, хозяюшка приветливая, боюсь, как бы печь тебе не развалить, тяжёл я, лепше пусть мой молодой да лёгкий стременной на печь лезет, а уж я на лежанке, – молвил Ольг.

– Ложитесь сами, как знаете, а печь моя и не такую тяжесть выдержит, добрый мастер её лепил, за то не беспокойся, – махнула рукой жена. – У нас печи хоть и из глины делают, да ставят их до того, как стены избы возводят, и обжигают печь большим огнём изнутри и снаружи так, что становится она крепче камня.

– Погоди, хозяйка, а твои-то где спать будут? – спросил Ольг, с трудом сбрасывая с себя мокрую верхнюю одежду, перед тем как улечься на такую уютную после промозглой осенней слякоти лежанку. Её обожжённая глиняная плоть казалась живой, пахла дымом и печёным хлебом.

– Я нынче ложиться не буду, а муж там, за печкой, – ответила жена.

– Муж, так где же он, отчего мы его не видели? – вопросил молодой стременной, умащиваясь на печи.

– Не ходит он, оттого и не видели. – Она прошла за большую занавеску, что отделяла запечье от остальной части жилища. Послышался её тихий говор, потом некоторая возня, видно хозяйка переворачивала мужа, который постанывал и что-то тихо бормотал.

– Хозяйка, может, помощь нужна? Так я… – полусонно предложил стременной, и речь его оборвалась на полуслове, – утомлённая и промёрзшая плоть сладко погрузилась в тёплые объятия дрёмы.

– Я ночью работать люблю, оттого светло будет, – предупредила жена, выходя из-за занавеса.

– Нам, хозяюшка, после такой дороги и солнце не помеха, не то что твои лучины да сальные плошки, – ответил могучий сотник, с удовольствием укладываясь на широкой лаве, прикрывшись старой овечьей шкурой.

Прошло немного времени, и дом наполнился сладким сопением, а потом и богатырским храпом усталых воинов, который почти заглушал тихие переливы деревянных коклюшек, что, будто живые пичужки, ловко порхали в руках мастерицы.