Руны Вещего Олега

Эти новости взволновали трапезита не на шутку. Перед ним с трудом всплыли обрывки последней засады на Энегельштайна и последующее их с соратниками бегство. Он криво усмехнулся своим мыслям: «Мы с Устойчивым придумали хитрую западню, но сами угодили в ответную ловушку римлян. А пришедший из Новгорода князь решил нашу проблему походя, даже не ведая о том. Теперь, выходит, нет ни нашей церкви, ни римского легата, новый князь россов всех уровнял. Да, огнищанин сказал, что Греческий двор в осаде местных жителей, я должен идти защищать своих, это мой долг! – спохватился Дорасеос. И тут же в голове мелькнула мысль: «Если я вступлю в схватку, не стану ли врагом тем, кто подобрал меня полумёртвого и выходил? Как быть? Я гражданин Империи, и не просто воин, а прежде всего воин веры, несущий крест… Однако без помощи этих… – даже про себя Дорасеос не смог назвать тех, кто его спас и приютил, варварами, – …без этих простодушных россов я давно был бы мёртв и никому уже ничего не должен»…

Утром Дивоока пришла с глиняной миской каши и несколькими свежесорванными огурцами. Божедара на сеновале не было.

Отец застал Дивооку сидящей на деревянной колоде у входа, она тихонько роняла слёзы.

– Ушёл? – Только и спросил он, и совсем как в детстве, погладил дочь по голове. – Не плачь! Греков-то нынче в их торговом дворе окружили, того и гляди люд киевский в отместку за прошлые деяния византийцев бить почнёт, а он воин, потому должен на защиту своих спешить.

– Так он же ещё не совсем от ран тяжких оправился, какой из него защитник? – молвила она едва слышно, дрожащими губами. – Да и почему не упредил, силой-то его никто бы и не удерживал?

– Ох, дочка, вижу, шибко он тебе в душу запал. Да боюсь, не сладится у вас. Чужой он веры и языка…

– Сама много о том думала, – подняла на отца мокрые от слёз очи Дивоока. – Только сердцу язык не помеха…

– Дело не только в языке, дочка. Он христианин, а ты русинка, чтоб вместе жить, кто-то из вас должен принять другую веру и… – отец помедлил, – другую жизнь. – Он ещё раз погладил дочь по голове и произнёс свою обычную присказку, но на сей раз особенно мягко и нежно-успокаивающе: – Ладно, доченька, всё ладно будет, коли скажешь себе то крепко-накрепко, так и будет! А печаль со слезой выходит, это точно.

Дорасеос, приблизившись к воротам Греческого торгового двора, поблагодарил провидение, что на нём простая одежда местного огнищанина. Никто из столпившихся у ворот возбуждённых и кричащих людей даже не обратил на него никакого внимания. Трапезит, обойдя стороной, вышел к хозяйственным воротам, а потом к тайной калитке греческого двора со стороны неглубокого заросшего сорняками оврага, где всегда должен был дежурить воин. Условный стук и встревоженный вопрос на греческом из-за забора. В этом время за углом послышались возбуждённые голоса, и Дорасеос едва успел проскользнуть в узкую неприметную калитку. Впустивший его воин, узрев здорового светловолосого мужа в словенском одеянии, растерялся.

– Ты кто такой? – воскликнул он, хватаясь за рукоять ромфея. И тут же осел от короткого, но мощного удара под дых.

– Свой я, прости, нет времени на объяснения, – тихо молвил трапезит.

Оглянувшись, он незаметно проскользнул к дому, в котором они ранее обитали с Устойчивым.

Войдя в помещение и оглядевшись, трапезит увидел, что вещей Евстафия нет на месте. Брезжившее ранее подозрение о том, что напарник его просто бросил, теперь переросло в окончательную уверенность. «Устойчивый, похоже, дал дёру! Да ещё и из моих запасов самое ценное прихватил!» – Дорасеос от досады громко хлопнул крышкой опустошённого сундука. Опустившись на лаву, он почувствовал, как саднят его раны, как он устал от своего первого после ранения столь длинного путешествия и как мутно на душе от предательства, а ещё от расставания с НЕЙ, сердце от этого саднит не меньше, чем тело от ран.

– Да, защитник из меня сейчас никакой, – пробормотал грек, ища свою одежду, чтобы переодеться, ведь сейчас здесь находиться в одеянии киевского огнищанина не менее опасно, чем на улице в ромейском платье. – Черноризцем тоже не стоит наряжаться, уж очень «возлюбили» их местные жители. Облачусь-ка в купеческое одеяние, хорошо, что мой размер Устойчивому не подходит, одежда почти вся на месте. Прежде всего, нужно выяснить, кто здесь остался, кто бежал, кто убит и что с митрополитом и епископами.

* * *

– Княже, митрополит Сирин речёт, что у него к тебе важный разговор имеется, – доложил начальник личной охраны Руяр, входя в гридницу.

– Разве не все черноризцы из Киева разбежались? – вскинул бровь Ольг, обращаясь к своим изведывателям, с которыми как раз вёл беседу, – пожилому и опытному вепсу Айеру и старшему изведывателю Мишате, заменившему на сём важном посту франка Вольфганга, уехавшего в Вагрию.

– После того, как одного попина киевский люд скинул с церкви княжеской, остальные вмиг куда-то подевались, – согласно кивнул Айер. – Только большинство в Византийском гостевом дворе скрылись, всю что ни есть охрану свою выставили.