Руны Вещего Олега

Начальник тайной церковной стражи выслушал доклад Дорасеоса, задал ему несколько вопросов. Устойчивый, как старший, стоял рядом. Трапезиты хорошо знали манеру своего начальника, когда Панфилос, слушая и задавая вопросы, глядел куда-то в сторону, а потом вдруг бросал молниеносный, проникающий в самые мысли холодный взгляд, буквально пригвождая им на некоторое время, как лягушку ножом к дереву, так же неожиданно отводил очи и снова слушал и задавал вопросы. Так могло повториться два-три раза за всю беседу, но если Панфилосу что-то не нравилось, то и чаще. Вот и сейчас начальник уже в третий раз метнул клинок своего пронзительного взора. При всей своей тренированности трапезиты чувствовали себя под этими взглядами-клинками неуютно. Наконец, Панфилос отошёл от своих тайных воинов, и, повернувшись к забранному восточной решёткой окну, огласил:

– Борьба с варварами, особенно после коварного убийства верного нашей церкви князя Аскольда-Николаоса, не обещает быть скорой, а лёгкой она никогда и не была. Значит, святой церкви понадобится больше тайных воинов, которые знают их нравы. Ты, Евстафий, хорошо знаешь их язык и повадки, но с твоей внешностью сойти за росса трудно, а вот Дорасеос похож на них, но речь его ещё далека от совершенства. Поэтому отправитесь завтра в обитель святого Маманта, там станете делиться с молодыми трапезитами своим опытом. У митрополита Сирина с новым князем россов достигнут договор, подтверждённый императором Василием, о предоставлении киевским купцам на время их торга в Константинополе, казарм, что находятся в летней императорской резиденции близ монастыря святого Маманта. Зимой в этих казармах обитают воины-скифы, или, как они себя называют, варяги-русь, которые несут службу в императорской гвардии, а летом воины находятся в походах и казармы пустуют. Митрополит и князь россов договорились о том, что в их Киеве на нашем торговом дворе будет построена христианская церковь, а в нашей летней резиденции варвары сделают своё капище, в котором нуждаются их купцы и те воины-варяги, которые остались язычниками. Все их люди должны находиться под нашим неусыпным бдением. Монахи, которых вы будете обучать, должны овладеть языком россов, самых способных отберёте для дальнейшего обучения. Будете рассказывать послушникам об обычаях северных скифов, их богах, праздниках, об их оружии и способах боя. У вас обоих бесценный опыт пребывания во вражеском стане, поделитесь им сполна. За каждое слово, сказанное на другом языке, наказывайте, одежда и имена тоже должны быть, как у россов. Вы меня поняли, Божедар и Устойчивый? – негромко, но с железом в голосе спросил Панфилос.

– Да, Святейший, мы уразумели, но Божедар ещё слаб после ранения, да и я на обратном пути претерпел от разбойников, если бы для отдыха… – на правах старшего начал Устойчивый.

– В монастыре и отдохнёте, – прервал полнотелого начальник и перевёл взгляд на златовласого. – За верное служение делу церкви, по ходатайству митрополита Сирина, за защиту наших людей от местных варваров в Киеве и для восстановления здоровья раб божий Доресеос премируется денежной выплатой. Получишь у дохиарха, – закончил Панфилос и повернулся к трапезитам спиной, давая понять, что они свободны.

Десять монахов под началом Устойчивого и Божедара жили в отдельной части монастыря, отгороженной каменной изгородью выше человеческого роста. В изгороди была калитка из плотных досок, через которую можно было пройти в другую часть монастырского двора, но монахи пользовались этой калиткой только для посещения трапезной монастыря и присутствия на утренней и вечерней молитвах. В этих случаях они набрасывали на себя монашеское одеяние. С разрешения преподавателей они могли выходить за пределы обители. В одеянии северных варваров часто бывали на Торговом дворе, где прислушивались к разговорам купцов и их работников, прибывших из Руси, а вечером после ужина рассказывали Устойчивому и Божедару о том, что удалось узнать.

Дорасеос, как и подобает тайному служителю, был спокоен и внимателен, однако каждый день после возвращения из Киева теперь тянулся необычайно долго. Не признаваясь себе в горячем желании снова увидеть несравненную богиню Дивооку-Артемиду, он не позволял себе беседовать с ней даже в своём воображении, зная, что это опасно и в те мгновения, когда, кажется, тебя никто не видит и не слышит. Чтобы запретный образ не заполонил мысли, он старался изо всех сил: был строг с учениками и сам прилежен в обучении. Однако время не шло, а тянулось до гнусности, до пыточной медлительности долго, – проходили недели и месяцы, нестерпимые, как жажда в полуденный зной, а его никуда не посылали. Как-то Устойчивый и ещё трое учеников были вызваны к Панфилосу и вскоре покинули обитель. Божедар не спрашивал Устойчивого ни о чём, так издавна было заведено в их ремесле, но каким-то обострённым чутьём понял, что они отправляются ТУДА. Ему было почти физически больно, но он не проронил ни слова.

Лета 6390 (882), Киев