Руны везде

Я в лёгком обалдении попросил её так не шутить, и она сказала, что у меня реально растут когти, только они прячутся в подушечках. А когда я напрягаюсь или чем-то раздражён, выпускаю уже довольно длинные, загнутые когти. Она бы мне их постригла, но я же прячу и они мне не мешают.

Мне просто очень захотелось на это посмотреть! Я честно думал, что зрения лишён до конца дней! И вот как-то в парке тёр кулаком глаза, и почувствовал, как слетела мёртвая плёнка. Ударил свет!

Я немного обвыкся и с другого глаза убрал бельмо так же. С закрытыми глазами прошёл в больничный вестибюль и подошёл к зеркалу. Открыл глаза. Снова ударил свет до головокружения. Я немного подождал, прояснились контуры…

Странная картинка, все оттенки зелёного. В зеркале я увидел уродливого с явно пересаженной кожей субъекта. На голове шерсть, острые уши с кисточками. И он смотрел на меня кошачьими глазами с вертикальным изумрудным зрачком. Просто красавец! Вот на это я так хотел посмотреть⁈

Глава 11

Зрение вернулось со всеми плюсами и минусами. Представьте, что даже видеть иногда не совсем хорошо. Например, какой я стал, мне знать совершенно не требовалось. Кара моя за то, что издевался над Антоном Востриковым. А образ того Артёмки остался лишь на фотографиях и в памяти.

Сам же я помесь рыси и Франкенштейна — морда без бровей и ресниц собрана из лоскутов, в шрамах, короткий кошачий нос, тонкие губы так же состоят из фрагментов, острые мохнатые уши с кисточками, на голове вместо волос пятнистая шерсть. И кошачьи глаза на свету с вертикальным зрачком, а в сумраке круглые изумруды, лишь по краям жёлтые шторки.

Второй значительный минус дальтонизм, картинка только зелёная. Причём у источников света окраска более насыщенная, чем у отражающих поверхностей. Я понял, почему звери не обращают внимание на зеркала. Источниками света мне стало всё, где вырабатывается тепло. То есть я стал видеть в инфракрасном диапазоне.

Теперь я догадываюсь, что кошки тоже плохо видят в темноте, они просто многое могут разглядеть, прикладывая определённые усилия. Шторки раздвигаются, конечно, рефлекторно, но это всё-таки ощущается. Вот по этим ощущениям я и понимаю, что света стало маловато, а так почти без разницы. Просто более отчётливо вижу контуры теплокровных.

Забавно, что сны все цветные. Истинное пространство продолжает считать меня человеком, знает, что я мысленно различаю цвета, и всю информацию передаёт цветными картинками.

Спать я могу сколько угодно и засыпаю всегда легко, особенно днём, хотя сна мне стало требоваться намного меньше. Может, так на меня повлиял волшебный эликсир или таково общее изменение моей природы, но я совсем перестал о чём-нибудь думать без толку. Если нет срочных дел, впадаю в полудрёму, бездумно щурясь на изменчивый мир. Я всегда насторожен, как настоящая кошка.

Сижу себе на лавочке в парке, греюсь под солнышком и жмурюсь на людей. Я уже не иду к шахматам, это они иногда ко мне с ними подходят. Смешные. Вот для меня перестала существовать проблема лишнего времени, его просто не стало. Я могу сидеть и жмуриться сколько угодно, пока не приходит пора важных дел — уколов или кормёжки.

Колют мне витамины и другие общеукрепляющие препараты, а кормление тем более никак не могу пропустить. Я и раньше не жаловался на аппетит, а сейчас, кажется, весь мир бы сожрал.

Изменились мои гастрономические предпочтения. Мясо и рыбу обожаю в любом виде, молоко пью, сколько ни нальют, а к овощам, фруктам и кашам стал равнодушен.

Главное, что передвигаюсь спокойно, в пространстве чувствую себя уверенно. Голова перестала кружиться совсем, контузия никак не ощущается.

Мне уже не надо мусолить в голове мыслишки, чтобы понять, что всё это значит. Я и так всё знаю. Родился я человеком, но люди убили мою человеческую природу, и остался кот, какой и был всегда. У кошки девять жизней, одну уже потратил.

Впереди у меня долгая война, но для победы я готов расстаться со всеми кошачьими жизнями. Да, я вот такой собираюсь воевать, и пусть врачи попробуют мне доказать, что я не могу этого делать. Я ж практически выздоровел, впереди медицинская комиссия и приказ Совета обороны.

* * *

Кирилл Петрович подошёл ко мне в парке и сказал, что пока не может меня выписать. Он заявил:

— Мы решаем не только то, сможет ли человек держать оружие, но и насколько опасно человеку оружие доверять. Мы считаем, что тебя следует обследовать подробнее.

— Ты отдаёшь себе отчёт, что говоришь это боярину? — спросил я холодно.

— Да, — кивнул Кирилл. — Я же говорю это, прежде всего, человеку, — он мне грустно улыбнулся. — Неужели ты хочешь вернуться туда опять? — я смотрел неприступно, и доктор воскликнул. — Господи, Тёма! Ты разве мало там пережил? Никто не посмеет сомневаться в тебе!

— А кем я буду считать себя, уже неважно? — уточнил я вкрадчиво.

— Как не важно? — не понял Кирилл. — Разве неправильно избегать опасности? Ты же просто не пойдёшь на войну! Это же естественно хотеть жить и не убивать!

Я поинтересовался:

— А ты кто такой, считать, что для кого нормально?

Он сказал:

— Я врач.