Руны

Еловые ветви, из которых был сплетен венок, на сыром мху сохранили еще всю свою свежесть, но цветы завяли. Бернгард молча посмотрел на венок; он не впервые видел этот знак памяти и знал, чья рука положила его.

— Неужели вы здесь охотитесь? — спросил он, пропустив мимо ушей последнее замечание. — В Исдале нет дичи. Вы не найдете здесь добычи.

— А может быть, и найду! — сказал принц со странной усмешкой. — Иной раз добыча — какая-нибудь крупная дичь — сама становится под дуло, и остается только спустить курок. С вами этого не случалось?

— Конечно, с каждым охотником это случается; но вы, в самом деле, напали на след? В таком случае мне очень жаль, что я помешал.

— Вы не помешали мне, господин фон Гоэнфельс! Хотите, пойдем вместе по следу. Правда, у вас нет с собой ружья, но у меня есть; пожалуй, достаточно с нас и одного.

Бернгард взглянул на принца вопросительно и удивленно, его поразил тон принца, а также дважды повторенное «господин фон Гоэнфельс». После встречи на севере они звали друг друга по имени, теперь же принц вдруг отказался от такой фамильярности. Вообще в нем было что-то загадочное. Его бледное лицо было расстроено, в глазах тлел злой огонек, полускрытый под усталым взглядом. Он снял с плеча охотничье ружье и стал осматривать курок, продолжая говорить:

— Я слышал, вы приняли удивительное решение. Вы хотите покинуть Рансдаль и вернуться к прежней профессии?

— Совершенно верно, ваша светлость! Я собираюсь уехать по возможности скорее, может быть, на днях.

— До свадьбы? Ваша невеста согласна на это и вообще с вашим планом?

Бернгард молчал. Эти слова вырвались у него нечаянно, но все равно! Сегодняшний день все изменил; он хотел письменно сообщить об этом дяде, тогда и принц должен был все узнать. Зачем же было лгать и скрывать?

— Гильдур не согласна, — наконец решительно ответил он. — Она хочет или полностью обладать мужем, или совсем отказаться от него. Нам не удалось прийти к какому-либо соглашению, а потому она расторгла нашу помолвку.

Принц ничуть не удивился, он так и знал, что Бернгард непременно найдет средство получить свободу, только не думал, чтобы это случилось так скоро. Они торопились — и он, и Сильвия!

— В самом деле? — холодно заметил он. — Что мне сказать вам? Выразить свое соболезнование или же поздравить?

— Ваша светлость!.. — с негодованием вскрикнул молодой человек.

— Прошу вас, не волнуйтесь! Я взглянул на дело с точки зрения ваших родственников; они, без сомнения, сделают последнее. Они не могли помешать вашему выбору, но никогда не признавали его; теперь же расторжение помолвки исключает необходимость отречения от Гунтерсберга, и он останется за Гоэнфельсами.

— Я не думал при этом ни о дяде, ни о Гунтерсберге, — резко возразил Бернгард, — они не имеют никакого отношения к этой развязке, которой я искал меньше всех. Прошу вас верить мне на слово!

Он с трудом сдерживался; при других обстоятельствах замечания Зассенбурга, вероятно, привели бы к весьма неприятным объяснениям; молодой Гоэнфельс был не из таких, чтобы позволить так обращаться с собой, но перед этим человеком он чувствовал себя виноватым; он похитил у него любовь его невесты, хотя принц, как он думал, не подозревал об этом. Альфред Зассенбург был для него неприкосновенен. Поэтому Бернгард отвернулся, крепко стиснув зубы, и стал смотреть в глубину долины.

Сегодня туман не заполнял ее. Вершины с их обледенелыми зубцами, обширное поле глетчера на заднем плане, нагроможденные кругом камни — все было видно отчетливо, но казалось застывшим, холодным под свинцовым небом однообразного серого цвета. В тот раз порывы ветра, движение облаков и проблески отдельных случайно прорывавшихся солнечных лучей создавали видимость жизни в этой пустыне; сегодня же среди царившего здесь покоя единственными проявлениями жизни были шум потока и грохот водопада у самого глетчера.

Принц и Бернгард замолчали; они испытывали гнетущее чувство, которое навевала эта пустыня. Бернгард подошел к рунному камню и стал смотреть на его выветрившуюся мшистую поверхность. Поведение Зассенбурга казалось ему необъяснимым; он не знал о признании Сильвии и чувствовал, что если разговор и дальше пойдет в том же тоне, то он будет не в силах сохранить самообладание. Он не видел, что злой огонек, тлевший в глазах Альфреда, вдруг разгорелся в яркое пламя и что его пальцы, все еще не отрывавшиеся от курка, зашевелились, в то время как он опять заговорил:

— Вы, кажется, изучаете эти руны, таинственные знаки, которые не могут прочесть глаза смертного? Но, может быть, вы из числа тех посвященных, для которых надпись ясна и понятна и которые читают в ней свою судьбу? Так, по крайней мере, говорит древняя сага.

— Да, так говорит сага, — угрюмо подтвердил Бернгард.

— В таком случае берегитесь! Завещание Тора не приносит счастья. Древний бог грома был суровым мстителем. Он сбросил вниз вершину горы и уничтожил тех, кто изменил ему и покинул его. Он имел право так поступить, и закон мести действует и в наши дни.