- Ничего. А вон тех грузчиков через пятьдесят лет здесь уже не будет, - сказал он опять. - Им эта мысль, должно быть, никогда не приходит в голову. - Потом, помолчав и оглянув-шись кругом на сверкающую реку с бегущими по ней пароходами, на город и суетящийся народ, прибавил: - А хорошо на земле... Ну, трогай, Ларька.
От моста приятели поднялись на гору к собору, с его крестами с золочеными цепями, на которых, прицепившись боком, сидели галки. Над самой головой слышался веселый перезвон колоколов, который отдавался где-то в переулке.
А когда въехали на площадь, то перед глазами раскинулось необозримое море телег, стояв-ших с поднятыми вверх оглоблями и привязанными к ним отпряженными лошадьми, жевавши-ми овес.
- Сегодня базар, - сказал Валентин, - это хорошо.
Вдоль всей площади стояли рядами сколоченные из потемневшего теса базарные лавчонки, в которых продавались кадки, калачи, белый отвесной хлеб, рыболовные сети. А на столиках перед ними были разложены железные замки с воткнутыми ключами, привязанными на ниточке, ножи и всякое старое железо. Визжали в закрытых плетушках поросята, слышался крик и зазы-вание продавцов, и надо всем стоял шумный бестолковый говор мужиков, которые толкались между телегами и лавками, торговались, спорили, уверяли в доброкачественности товара и хлопали рука об руку в знак слаженного дела.
- Эй, дядя, дядя, посторонись маленько! - кричал торопливо какой-то мужичок в зимней шапке, поспешно проводя в узком проходе лошадь с телегой, и, держась за узду, беспокойно оглядывался, чтобы не зацепить за что-нибудь колесом.
- Хорошо! - сказал Валентин, оглядывая всю эту пеструю копошащуюся толпу.
Около мучных лавок, где садились и вдруг шумно взлетали сытые голуби, висели на наруж-ной стене в сеточных клетках перепела и звонко били на всю площадь. А за лавками на широ-ком, мягком - без мостовой - пространстве были расставлены на соломе глиняные горшки, кубаны, миски с глянцевой поливкой внутри, около которых сидели торговки и наперерыв рас-хваливали свой товар, когда какой-нибудь человек в засаленной поддевке и с кнутом подходил и начинал стучать по горшкам палочкой кнута, пробуя звук.
- Постой, остановись-ка еще, Ларька, - сказал Валентин и, подойдя к расставленным на соломе горшкам, стал тоже выбирать и стучать по ним кнутовищем взятого у Ларьки кнута.
- Что ты там делаешь? - спросил опять Федюков из своей коляски.
- А, черт бы его взял... - проворчал Митенька, с раздражением оглянувшись на вечно следующего за ним Федюкова, который выглядывал набок из-за спины кучера, когда его лошади, ткнувшись в экипаж Валентина, остановились.
- Надо купить, - сказал Валентин, не оглядываясь, отвечая Федюкову и продолжая стучать.
- Да на что они тебе? - сказал нетерпеливо Митенька.
- Нехорошо, как-то неудобно ничего не купить. На что-нибудь годятся. Это для чего употребляются? - спросил он у торговки.
- Какой возьмете... Это - для молока, это - для сметаны.
- А этот зачем такой большой?
- Блины можно ставить, - сказала торговка. - Возьмите, господин.
- Да, этот необходимо взять.
- Да куда тебе его, возьми что-нибудь поменьше, - сказал Митенька. - И вообще не понимаю, что за фантазия.
- Нет, горшки хорошо покупать, - сказал Валентин, - послушай, как звенит.
Потом Валентин купил еще большой глиняный таз, сказав, что он никогда еще не умывался из такого таза и нужно попробовать, тем более что на Урале все равно нужно будет привыкать к простоте.
Горшок и таз втиснули в сено под ноги, и сидеть пришлось боком, потому что неизвестно куда было девать ноги.
- Хорошо! - сказал Валентин, ощупывая горшки. И когда проехали площадь и выехали на большую центральную улицу, то по обеим сторонам замелькали магазины с цельными окнами, железные лавки с ведрами, кондитерские с кренделями на вывесках.
Экипаж на быстрой езде так подпрыгивал и дребезжал всеми железками, что Валентин просунул руку сзади между спиной и огороженным сиденьем, чтобы предохранить себя этим от толчков. Он даже обратился к стоявшему на перекрестке городовому с бляхой и красным шнурком револьвера, зорко оглядывавшемуся по сторонам.
- Отчего это мостовая стала так плоха?
Городовой сначала ничего не ответил и только посмотрел на лошадей, потом уже после сказал недовольно:
- Когда ж она стала? Она сроду такая.
Едва приятели проехали половину улицы, как услышали за собой неистовый крик, очевид-но относившийся к ним. И все оглянулись назад.
XXXV
- Стой, стой, черти!..
На пороге большой бакалейной лавки, торговавшей жестяными изделиями, чаем с сахаром и табаком с винами, стоял человек в распахнутой поддевке и белом картузе и, махая седокам рукой, кричал, чтобы остановились.
- Да это Владимир! - сказал Валентин. - Надо остановиться. Постой, Ларька, мы сейчас. Вылезайте, зайдем на минутку к Владимиру, - прибавил он, выпутывая ноги из-под горшков и сена и обращаясь к Федюкову и Митеньке. Ларька, ты тут подожди нас, мы сейчас, только в лавку войдем и назад. Горшки, смотри, не побей.
Ларька зачем-то потрогал горшки в сене рукой и сказал:
- Ладно.