Кстати, довольно часто нагота имела ритуальное и магическое значение, а сексуальные акты играли значительную роль в языческих религиозных обрядах. Например, в дошедших до нас памятниках дохристианской культуры присутствует и мужская, и женская половая символика. Известно, что на Руси в некоторых местностях долгое время сохранялся обычай ритуального совокупления мужа с женой на пашне для повышения плодородия. Вплоть до XIX в. просуществовали оргаистические Купальские игрища, а на Троицу молодежь преследовала и стегала прутьями нескольких раздетых девушек, изображавших выгоняемых из деревни русалок. Правда, к этому времени общественная мораль уже наложила свой отпечаток на стереотипы поведения, и некоторые обряды домашней магии предписывалось выполнять в нижнем белье, но для других все еще требовалась полная нагота: для обметания хозяйкой своего дома в целях изгнания клопов и тараканов, отхаживания некоторых детских болезней, любовных приворотов. Да и в гаданиях о суженом считались более действенными те виды ворожбы, которые производились в одиночку и без какой-либо одежды на теле.
Для защиты огородов от вредителей производилось их «обегание» голыми девушками, а для отваживания более серьезной напасти, вроде эпидемии или эпизоотии ("коровьей смерти") деревня опахивалась или боронилась по круг)' всем женским населением в натуральном виде, причем любое живое существо, попавшееся на пути шествия, будь то чья-то собака или скотина, полагалось убивать на месте, а по преданиям, в более отдаленные времена могли убить и встречного мужчину, в чем, кстати, опять можно увидеть следы существования в древности тайных женских обществ и культов. Их следы явно проступают и в народном обряде "оплакивания невесты", описанном в XVIII в. княгиней Е. Р. Дашковой, — он производился в большой бане или другом подходящем помещении, где 30–40 девушек-подруг пили вино, пели ритуальные песни и плясали в чем мать родила, постепенно доводя себя до настоящей оргии. А в Полесье, как уже отмечалось, и в начале нашего века еще существовал тайный девичий праздник в честь созревания мака, когда они собирались в лесу и обнаженными исполняли "танец Макавеи".
Ибн-Фадлан, посетивший в Х в. Хазарию и Поволжье, описывая похороны знатного руса, рассказывал, что с наложницей покойного, которую затем приносили в жертву, должны были поочередно совокупиться все его родственники в знак уважения к нему — сначала в ходе пиршеств, предшествовавших погребению, а самые близкие еще и вторично, непосредственно перед ее умерщвлением. По-видимому, когда-то у славян имела место и ритуальная проституция, хотя и не получила такого распространения, как в религиях Востока. О ее существовании свидетельствует ряд косвенных данных — скажем, гулящую женщину на Руси называли «распутницей». Но распутья, перекрестки дорог, традиционно считались священным местом и служили для тех или иных форм поклонения богам. А уже во времена Московской Руси, как свидетельствуют иностранцы, русские проститутки обозначали себя тем, что держали в губах колечко с бирюзой. Та же символика присутствует в ближневосточных обрядах — женщина, отдающаяся во славу божества, должна была удовлетворить того, кто возьмет у нее кольцо или пояс. А бирюза — камень «водных» богинь и одновременно богинь любви, аналогов Венеры и Афродиты.
Не соответствует действительности и другой исторнко-литературный штамп — о иском чрезмерном миролюбии славян, порой изображаемом настолько идеалистически, что для человека VIII–IX вв., превыше всего почитающего воинскую доблесть, это выглядело бы просто патологией. Несмотря на все «добродушие» и «приветливость» у себя дома, воевать наши предки умели, а порой и любили. Те же балтийские пираты, гостеприимством которых так восхищался Гельмгольд, в деле ничуть не уступали своим скандинавским «коллегам». А на юге в этом отношении выделялись русы, — как уже отмечалось, не раз наводившие страх даже на Закавказье.