Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XIV вв.

Действительно, прямых данных нет. После изложения хода восстания Воскресенская летопись сообщает, что «того же лета князь великий Александръ восхоте поити въ орду ко цареви, дабы отмолилъ люди отъ беды».[750] По древнейшим житиям Александра Невского восстанавливается предыдущий текст, объясняющий причину этого. «Бе же тогда нужа велика от поганых и гоняхуть люди, велехоуть с собою воиньствовати». А.Н. Насонов упрекает автора Воскресенской летописи в том, что он «выпустил как раз существенные детали в объяснении причин отъезда великого князя в Орду и этим дал повод к неправильному толкованию текста».[751] Формально А.Н. Насонов прав. Но зададимся вопросом — почему летописец не включил текст о военном наборе? Если, конечно, исключить случайность, недобросовестность летописца и т. д., то ответ может быть один: летописец объединил рассказы о восстании и последовавшую за ним воинскую «угрозу» в один рассказ, т. е. войсковой набор он рассматривал как прямое наказание за восстание. Отвечать за это — участвовал он или не участвовал в нем — должен был князь.[752] Это мы и видим.

Таким образом, наказание за восстание Русь понесла, ответ держал и Александр Ярославич, и, видимо, хан Берке подозревал его в участии, поскольку «удержа и царь, не пусти его в Русь». В какой-то степени он стал и жертвой восстания: после ордынской «зимовки», на пути домой он умирает.[753]

Почему не было все-таки карательного похода? Это становится ясным в сравнении с восстанием в Твери 1327 г. В 1262 г. монголы, тем более высокие должностные лица не пострадали, как Чол-хан в Твери. Отсюда и «мягкость» наказания.[754]

Сообщениям Лаврентьевской и Воскресенской летописей и Устюжского летописного свода обычно исчерпывают круг сведений, относящихся к восстанию 1262 г. Однако, нам представляется, есть и еще один источник, который возможно привлечь к этому же циклу. Речь идет о так называемых «Повестях Пафнутия Боровского», известных по его Житию и Волоколамскому Патерику.[755]

Создателем Волоколамского Патерика есть «достаточные основания» считать Досифея Топоркова (вторая половина XV — после 1547 г.), племянника Иосифа Волоцкого и его же ученика. После 1515 г. он некоторое время (в 1520-е годы он живет уже в Симонове монастыре) проживал в Пафнутьевском монастыре. Об этом он пишет в Волоколамском Патерике так: «Изволихъ же писаниемь предати о жительстве отца Пафнутиа… елика отъ него слышахомъ и отъ ученикъ его, бывшая въ его обители и инде, еже онъ исповеда ученикомъ своимъ…».[756]

Волоколамский Патерик был одним из последних литературных трудов Досифея, написанным примерно в 1545–1546 гг.[757] По поводу интересующих нас сообщений Досифей ясно пишет, что их Пафнутий «исповеда ученикомъ своимъ», в свою очередь, «слышавъ отъ техъ, иже постави Батый властели по русскимъ градомъ, иже баскаки нарицаеть техъ языка речь, и отъ деда своего Мартина слыша, иже и той бяше баскакъ въ граде Боровъсце».[758] Таким образом, в текст Волоколамского Патерика рассказы Пафнутия о старом времени попали сложным образом: ему рассказывали батыевы «властели», среди которых был и его дед, он рассказывал своим «учеником», те, в свою очередь, Досифею, который спустя 30 лет их записал. Уже один этот длинный путь заставляет относиться к ним, по крайней мере, настороженно.

Другим источником «повестей» Пафнутия Боровского является его житие, написанное Бассианом Саниным, первоначально бывшим монахом Пафнутьева Боровского монастыря. Бассиан умер в 1515 г., следовательно, оно написано ранее Волоколамского Патерика. Вместе с тем Патерик содержит в интересующей нас части сведения близкие к житийным, правда, в них не упоминается, как в Патерике, об их источнике. Сравним фрагменты текстов.

Житие (распространенная редакция)[759]

I. «Сеи приснопомнимыи отецъ Пафнотие отъ колена агаряньска влекиися родом». (Далее следует текст о Батые и его разрушениях.) «Къ симъ же поставляетъ и властеля по всемъ градомъ, отъ безбожныхъ агарянъ, ихже баскаки нарицаетъ половецкимъ языкомъ. Отъ техъ колена и рода корень имать блаженныи сеи Пафнотие, якоже преже речеся».

II. «Сия же вся содеявъ безбожныи тои царь отъиде во иныя страны, и тамо убиенъ бысть, достоину злочестия приятъ месть окаянную свою душу зле изверже. Собравшимъ же ся изъоставшимъ благочестивымъ самодержъцемъ и паки благочестия свет просия; православнымъ собирающимся и множахуся по всехъ градехъ. И повелеваху православия держателе, благочестивымъ агаряньскаго безбожия началниковъ, аще не приступятъ ко благочестивеи вере, сих повелеваху смерти предавати. Отъ нихже единъ бе дедъ блаженнаго Пафнотия изволи благочестия семена прияти, и банею божественаго крещения породився отъ воды духа, Мартинъ нареченъ бысть и тако живяше во всякомъ благочестии».[760]

Волоколамский Патерик[761]

I. Батый «поставляет и властеля по всем градом от безбожных агарян, их же баскаки нарицает тех языка, речь от тех колена корень рода имат блаженный сей Пафнутие».