Русь и Орда Книга 2

– Была тут завсегда вотчина господ Кашаевых, тако и деревня наша, по старым хозяевам, досе зовется Кашаевкой. Но только Кашаевы все перевелись, и ноне правит нами сын боярский Софонов, Михаила Андреич. Господин добрый и гостей любит. Прямо до его и ступайте, там места на всех достанет.

– Ну, спаси тя Христос, старик! Оставайся с Богом.

– Бог для всех. Счастливо и вам!

Во дворе усадьбы, перед одним из боковых строений, где, видимо, помещались дворовые люди, веселым полымем вихрился костер, вокруг которого сидели на корточках несколько ребятишек, молча наблюдая, как бородатый мужик, в рубахе-распояске, пристраивал над огнем вертел со вздетой на него крупной птицей. При свете пламени, которое освещало двор до самых дальних закоулков, путники, без всякой помехи въехавшие в отворенные настежь ворота, увидели справа и слева от себя несколько низких хозяйственных построек и навесов, и в глубине двора – старый бревенчатый дом в три сруба, с широким, крытым тесовой крышей крыльцом, с которого сбегали на землю пять-шесть покривившихся ступеней.

*Вотчинами в то время назывались родовые имения, нормально наследуемые, тогда как поместье давалось в виде вознаграждения за службу и обычно, по окончании этой службы или по смерти владельца, снова отходило в казну.

Чуть поодаль, в тени огромного дерева, виднелся второй дом, поменьше и без крыльца. Если бы не толстые, хорошо подогнанные бревна его сруба и не резные наличники на двух довольно широких окнах, – его можно было бы принять за избу зажиточного крестьянина. По всему было заметно, что усадьба эта принадлежит дворянину средней руки, имеющему средства жить удобно и не теснясь, но недостаточно богатому, чтобы позволить себе какие-нибудь лишние затеи.

Лай собаки, почуявшей наконец посторонних, заставил сидевших у костра обернуться. Прикрыв глаза ладонью и вглядываясь в трех незнакомых всадников, находившихся уже на середине двора, бородатый мужик крикнул:

– Фомка! Опять ты, паскуда, пригнавши коров, ворс не зачинил? А ну, бяги, не то я тебя!…

– Будь здрав, человече, – сказал Макар, подъезжая ближе. – Вижу, у вас тут добрый обычай: когда гости во двор тогда и ворота на запор!

– А что же? – бойко ответил мужик, смекнувший, что бояться нечего. – Добрым людям мы завсегда рады, злы и бешены ноне, сказывают, все перевешаны! А вы кто же такие будете?

– Приезжие мы, из самой Москвы. Господин ваш дома?

– Михаила Андреевич-то? Вестимо, дома!

– А ну, доведи ему, пусть выйдет на миг!

Через несколько минут на крыльце появился высоки! и крепкий мужчина, с красиво вьющимися седыми волосам! и короткой полукруглой бородкой. В левой руке он держал высоко поднятую горящую лучину, правой на ходу застегивал изрядно поношенный синий кафтан. Лица его, наполовину скрытого движущимися пятнами теней, нельзя было как следует разглядеть, но в голосе прозвучало неподдельно радушие, когда он, увидев перед собою трех незнакомцев сказал:

– Никак, Господь послал мне гостей? Добро пожаловать! Что честные люди, то вижу и сам, а как звать-величать, чаю от вас узнать.

– За привет и за ласку тебе спасибо, почтенный хозяин, – выезжая вперед, ответил Карач-мурза. – Я боярин Снежин, Иван Васильевич, и еду со своими слугами из Москвы в Карачев и далее. Да вот, в пути нас настигла ночь и конь, на беду, захромал. Ежели найдется у тебя где переспать да лошадям по охапке сена, – ничего более нам и не надобно, а тебе навеки будем благодарны.

– Все найдется, боярин, милости прошу! Живем не богато, но голодным либо непривеченным отселе, благодарение Господу, еще никто не уходил. Сделай милость, заходи в дом, а о слугах твоих и о конях мои люди позаботятся. Эй, Игнат, слышишь? – обратился он к бородатому мужику, стоявшему у крыльца. – Чтобы все было как подобает, да перво-наперво поднеси людям с дороги по чарке, – скажи Арине Михайловне, что я велел.

– Будь надежен, Михаила Андреич, я, чай, обычай знаю.

– Ну, вот. А ты, Иван Васильевич, может, в баньку с дороги-то? Как раз натоплена, я и сам только что парился. Тем временем и ужин поспеет.

– Благодарствую, боярин, – ответил Карач-мурза, не знавший, как величать собеседника, – от бани не откажусь: четыре дня почти не слезал с седла.

– Ну, вот и добро! Идем, я тебя проведу. А до боярина мне далеко, – зови меня без чинов, Михайлой Андреевичем.

* * *

Любит русский человек помыться-попариться, и в прежние времена пригласить званого или нечаянного гостя в баню было столь же в обычае, как предложить ему потрапезовать.

На Руси, с самой глубокой древности, баня была неотъемлемой принадлежностью каждого домашнего очага, и мылись в ней по возможности ежедневно, что некоторые западные историки отмечают с иронией, как своего рода блажь или чудачество, тем лишний раз подтверждая достоверность факта, о котором сохранилось немало и других исторических свидетельств.