Русь и Орда (СИ)

— В древних верованиях адыгэ был единый создатель и бог — Великий Тха, Тхашхо. Он создал все сущее — и небо и землю, и людей, и животных… И в тоже время он не имел единого воплощения — а подобно бестелесному духу, наполнил собой все вокруг.

— Интересно… Получается, ваш Тха — он как бы Бог-Отец, Создатель мира. И в тоже время он Бог-Святой Дух, раз наполняет собой всю землю…

Дахэжан согласно кивнула:

— С принятием христианства Святой Дух — Псатха — был словно приравнен к Тхашхо, а вот Ауш Джерыдже и Мать Его Тхэнана… То есть Иисус Христос и Богоматерь стали ну словно бы младшими богами рядом с Великим Тха. И да — в понимание адыгэ даже боги подвергаются нартскому суду за нарушение обычаев.

Мне осталось только удивленно покачать головой:

— Как все сложно! Иными словами, у вас христианство не вытеснило старых верований, а слилось с ним, раз уж ваш Тха был так похож на Пресвятую Троицу… Неожиданно все-таки. Но ты же понимаешь, что ваше «христианство» не совсем… Да не совсем правильное что ли? Ну, явно не каноническое?

Черкешенка вновь улыбнулась:

— Понимаю. Ты не забывай, в детстве я много общалась со своей русской няней. А она рассказывала мне о том, как верит в Пресвятую Троицу, а также про жизненный путь Иисуса Христа и Его подвиг… Его жертву, принесенную во искупление людских грехов… После я также спрашивала у наших шогенов — то есть священников — про Ауша Джерыдже. И шоген слово в слово повторил мне слова матушки-кормилицы…

Дахэжан на мгновение задумалась — а после, посмотрев мне прямо в глаза, заговорила с неожиданной страстью, каким-то незнакомым мне доселе вдохновением:

— А ведь это действительно подвиг — даже так, ПОДВИГ! Пойти на крестную смерть ради простых людей, будучи Сыном Бога — поругаемый и избиваемый, униженный… Точнее, люди пытались унизить его терновым венцом, побоями, грубыми словами. А ведь и седьмицы не прошло, как они славили Его кличем «Осанна!» при входе Иисуса в Иерусалим! И в тоже время в день казни кричали лишь «распни его!», да отпустили душегубца-Варавву вместо Христа… И он Сам взошел на крест, хотя в любой миг мог избежать казни — но принял волю Отца, чтобы спуститься в ад, и повергнуть врата его, и вывести всех праведников на Небеса!

Я с удивлением, даже изумлением посмотрел на супругу, так горячо и вдохновлено говорящую об Иисусе Христе — и только после до меня дошло: вот она, истинная вера… Когда не подвергаешь сомнению Евангельских сказаний и принимаешь за истину известное нам жизнеописание Сына Божьего. Когда признаешь Его смерть не как слабость, безвольную покорность и нежелание бороться за себя — а как сознательную жертву, как подвиг, совершенный ради людей!

И уж если Бог попустил своему Сыну взойти на крест и пережить все смертные страдания в человеческом обличье… То какой еще любви может желать человек от Господа?!

Последняя мысль, пришедшая по наитию, не успела, впрочем, окончательно оформиться. Полог шатра неожиданно распахнулся — и внутрь буквально вбежал Алексей, ранее никогда не позволявший себе такой вольности! Меня словно пружиной подбросило с подушек — судя по лицу гридя, хороших новостей ждать не приходится…

— Сторожа у Талицкой заставы перехватила татарский дозор. Троих казаков татары срубили, еще одного сильно поранили стрелами. Наши же донцы семерых поганых сгубили, да одного языком взяли… Еще двоих упустили.

— И?!

Алексей в ответ лишь тяжко выдохнул:

— Царевич Ак-Хозя идет на Елец большим войском. Если в ночь на сегодня не явится, то завтра днем точно град обложит.

— Твою же ж… А как степные дозоры?! Мы ведь их на три дня пути в сторону шляхов выставили — неужто все сгинули?!

Гридь отрицательно мотнул головой:

— Доподлинно не знаю, но, похоже, татары заходят не с полуденной стороны — они с восхода, с Булгара идут.

Осознание собственной глупости озарило разум яркой вспышкой:

— Ну, какой же я болван! Ну, верно, ставка Тохтамыша ведь в Казани! О чем я думал… Леха — самое главное: язык сообщил, сколько всего татар?!

Мой телохранитель раздраженно смахнул со лба набежавшую испарину:

— Говорил, что чуть менее полутьмы. Но тысячи четыре точно наберется.

— Зараза… Что думаешь, можно верить?

Дружинный мрачно кивнул:

— Ежели только татарин решился на смертном одре соврать… Но обычно, когда казаки с боя выпытывают языка, там такая боль… Солгать не удастся.

Немного подумав, я согласно мотнул головой:

— Ну, вряд ли хан направил под Елец большую рать… Так, Алексей, срочно посылай за атаманами ушкуйников и казачьим головой! Совет держать будем!

Дружинного словно ветром сдуло — а я уже бросился к висящему отдельно, до блеска начищенному панцирю, успев лишь увидеть нарастающий ужас в глазах Дахэжан.

— Родная моя, ничего не бойся! Устоим, отобьемся — дай срок! Ни тебе, ни малышу ничего не угрожает, просто поверь!

Сильно побледневшая черкешенка только и смогла вымолвить:

— Храни тебя Бог…

— Ничего не бойся!!!