Особо стояло гражданское общество Галича, основу которого составляли крупные землевладельцы – потомки местной племенной знати, считавшие только себя хозяевами Юго-Западной Руси, а посему распоряжавшиеся судьбой своих князей вплоть до убийства (в 1211 году они повесили Романа и Святослава Игоревичей, сыновей героя Слова о полку Игореве). Даже при таких могущественных князьях, как Ярослав Осмомысл (1153–1187 гг.), Роман Мстиславич (1188–1205 гг., с перерывами) и его сын Даниил Романович (1238–1264 гг., с перерывами), и несмотря на беспрецедентные для Руси репрессии в отношении бояр («не подавивши пчел, меду не есть»), бояре эти, на время притихнув, при каждом удобном случае избавлялись от своих прежних князей, выторговывая у новых, будь то прямой ставленник венгерского или польского короля, заведомо стремившийся к отторжению под чужую корону русских земель, лучшие для себя условия.
К счастью, среднее сословие и городские низы Галича занимали более патриотическую позицию и неоднократно вносили коррективы в расстановку сил. Так было и в 1144 году, когда они ввели в свой город Ивана Ростиславича Звенигородского, и в 1190 году – при вокняжении Владимира Ярославича, и в 1229 году – в случае с Даниилом Романовичем.
Тем не менее боярская Галиция, считающая себя независимым государством, все дальше и дальше отходила от Киевской и Владимиро-Суздальской Руси.
Сильны были позиции гражданского общества и в других городах доордынской Руси. Так, впоследствии обособились в удельные княжества Смоленск, Ростов, Владимир-Волынский, Переяславль, Рязань.
Возможно, все было бы не так уж и плохо, жили же германцы, раздробленные на десятки, а то и сотни независимых мини-государств, потихоньку поколачивая друг друга в схожих с нашими междусобойчиках, если бы не одно обстоятельство – наличие на наших южных границах Великой Степи с ее многочисленными кочевыми и полукочевыми племенами, для которых разбой и работорговля являлись образом жизни и одним из источников существования. Именно соседство с Диким Полем и связанные с ним проблемы выживания требовали от русских князей единства, твердого порядка и централизованного управления, ибо, лишь располагая силами всех земель русских, можно было не просто защищаться от кочевников, но и проводить в отношении их наступательно-усмирительную политику, что в свое время весьма успешно делали и Святослав, и Ярослав Мудрый, и Владимир Мономах. Но те времена прошли. С середины ХII века все изменилось. Южная Русь, расчлененная на уделы, где сидели враждующие между собой многочисленные потомки Ярослава Мудрого, была уже не в состоянии выдвинуть на политическую арену вождя, способного остановить междоусобицу и защитить землю Русскую и народ православный от «поганых». Селянину и горожанину, страдающим от князей и кочевников, ничего другого не оставалось, как прятаться в непроходимых болотах и лесах либо искать защиты у более сильных и более заботливых государей. Часть населения Южной Руси устремилась в Венгрию и в Польшу, но основной поток миграции шел все-таки на северо-восток, где стараниями князей-самовластцев зарождалась Новая Русь. А в старой Южной Руси, даже в некогда богатых торговых центрах, оставались, по свидетельству летописцев, лишь «псари да половцы», т. е. княжеские слуги да замиренные кочевники, осевшие в русских городах.
Глава 5
Из Начальной летописи мы знаем, что верхневолжский и среднеокский края издревле были заселены преимущественно угро-финскими племенами. Но эти же края последовательно колонизировались ильменскими славянами – купцами, охотниками, ремесленниками и просто «гулящими людьми», не брезговавшими и ушкуйничеством. Известно и то, что рубежным, а может быть, и эпохальным событием, ускорившим этот процесс, явилось прибытие на Новгородскую землю Рюрика и размещение части его варяжской дружины сначала в Белоозере, а через два-три года – в Ростове и Муроме. В летописях мы не найдем рассказов о вооруженных столкновениях коренного и пришлого населения, поэтому относительно уверенно можно говорить как о мирном характере колонизации, так и о мирном сосуществовании финнов, славян и варягов, чему, видимо, способствовала и близость их религиозных мировоззрений.