Русь юродская

Свой домик на Петербургской стороне после смерти мужа Ксения отдала мещанке Параскеве Антоновой, которую блаженная очень любила. И потом частенько приходила туда в гости. Однажды она зашла к любезной Параскеве и говорит ей: «Вот ты сидишь тут да чулки штопаешь, и не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!» Удивилась Параскева: о каком еще сыне толкует Ксения? откуда? Но, хорошо зная, что блаженная никогда ничего не говорит напрасно, а каждое ее слово – это какая-то мудрость, какое-то иносказательное откровение, она немедленно поспешила пойти, куда было указано. Оказалось, что вблизи Смоленского кладбища извозчик сбил беременную женщину, которая тут же и родила, а сама скончалась. Тут Параскева и поняла, что имела в виду Ксения: вот он ее сын! это о нем говорила блаженная! Параскева взяла ребенка и оставила его у себя. Она вырастила его и прекрасно воспитала. Впоследствии этот человек стал крупным чиновником. Всю жизнь он с большой любовью и почтением относился к своей приемной матери.

Как ни велика была слава Ксении в Петербурге, но общения с царственными особами у нее, как у Василия Блаженного, быть не могло: прошло то время, когда повелитель полсветной державы мог пригласить к себе в палаты нищего разделить с ним царскую трапезу или сам выйти в люди, поговорить с народом о том о сем где-нибудь на торгу за кремлевской стеной, – в эпоху империи такое общение монарха с низами стало выходить за этические нормы, хотя порою случалось. И все-таки Ксения, несмотря на колоссальную дистанцию, отделяющую ее от царственных особ, знала о них решительно все и некоторые сведения обнародовала, причем обычно еще до того, как свершалось само событие.

Так она предсказала смерть Елизаветы Петровны. Накануне Рождества 1761 года блаженная бегала по Петербургу и кричала: пеките блины! пеките блины! скоро вся Россия будет печь блины! Блины в России традиционно пекут либо на Масленицу, либо на поминки. Кстати, заметим, блин стал главным угощением и символом мясопуста именно потому, что Масленица – это, в сущности, поминки: начинается этот русский карнавал с Вселенской субботы, или большой родительской, – дня, когда православные поминают всех своих усопших предков.

Но тем не менее вряд ли Ксения имела в виду Масленицу. До нее от Рождества срок немалый. А пророчествовала блаженная вот о чем: назавтра, 25-го числа декабря, ровно в самый праздник, по Петербургу разнеслась весть о кончине императрицы Елизаветы Петровны. Тут уже все поняли, о чем предупреждала Ксения. Так и пришлось столице, а за ней и всей России печь блины.

Еще более драматичное происшествие в царской фамилии Ксения предсказала спустя три года.

На престоле в это время уже находилась государыня Екатерина Алексеевна. Но, как ни удивительно, она была не единственной монаршей особой в России в то время. В течение целых двадцати трех лет в шлиссельбургской крепости находился еще один законный, и, пожалуй, даже более, чем Екатерина, законный, император – Иоанн Антонович. В младенчестве он был свергнут с престола Елизаветой Петровной и с тех пор томился в темнице.

Один из его стражей – поручик В. Я. Мирович – решился освободить царственного узника и возвести на престол; он, вероятно, рассчитывал в случае успеха сделаться особой приближенной к императору и быть обласканным последним столь же щедро, как этого удостоились Орловы от Екатерины. Но попытка Мировича освободить Иоанна Пятого не удалась – другие офицеры из шлиссельбургского караула не поддержали лихую авантюру своего однополчанина. Больше того, в возникшей потасовке поручик был заколот. Да на всякий случай, чтобы исключить возможность его воцарения когда-нибудь, убит и сам Иоанн Антонович.

А за три недели до этого события Ксения стала вдруг горько плакать всякий день. Все встречные, видя юродивую заплаканную, жалели ее, расспрашивали: что с ней? не обидел ли кто? Блаженная, показывая куда-то в сторону, отвечала невразумительно: «Там кровь! Кровь! Там реки налились кровью! Там каналы кровавые! Там кровь!» – и лила слезы пуще прежнего.

Никто не понимал, что же происходит с блаженной Ксенией, всегда такой спокойной, благодушной… Тем более непонятны были ее слова – вроде бы ничего такого кровавого в отечестве не происходило, о какой крови она говорит?

Все всем стало ясно через три недели, когда по Петербургу разнеслась молва о кровавой драме в Шлиссельбурге и о страдальческой кончине Иоанна Антоновича. Приглашали Ксению не только знакомые к себе домой. Петербургские лавочники обратили внимание, насколько лучше сразу шли их дела, если к ним в лавку заглядывала Ксения. Она, бывало, и не возьмет-то ничего – так, может быть, какой-нибудь пряничек, орешек. Но вслед за ней в лавку немедленно набивался народ – всем хотелось купить чего-нибудь именно у того торговца, к которому заходила юродивая Ксения. Поэтому петербургские торговцы часто стояли в дверях своих заведений и караулили Ксению. А завидев ее, старались зазвать в лавку.