Русь. Книги 1-4

— Никуды я не поеду с тобою, Ждан, — замахал на него руками Фома, и лохматая его голова затряслась от возмущения. — Зря стучался ты в ворота, зря подымал меня с постели. С сего дня я тебе не товарищ. И тебе, Репих, советую возвращаться домой. Не езди со Жданом по улицам, беду на себя накликаешь.

— Нет, Фома, так легко тебе со мной не расстаться, — пригрозил Ждан. — Ежели я потону, так и ты не выплывешь. Вместе пойдем ко дну. А без дружков моих мне будет скучно.

И он стал звать в горницу слуг:

— Несите боярину вашему лучшее платно, да шапку с алым верхом, да новые сапоги, да пояс с каменьями, чтобы перепоясал он чресла, да меч да седлайте коня!

— Что это ты в моем доме расхозяйничался? — ворчал Фома. Однако же дал себя и одеть и обуть и позволил посадить на коня.

— Теперь путь наш к Домажиру, — распоряжался Ждан.

Домажир встречал незваных гостей в исподнем. Расплылся в улыбке, руки раскинул для объятий:

— Вот радость-то! Входите в избу.

Вошли, сели. Ждан удивился:

— Чему это ты, боярин, обрадовался?

— Да как же так? Али вы ничего не знаете?

— Что надо, то знаем. А в чужие дела нос не суем.

— Да какие же это чужие дела? Князь наш на литву собирает войско.

— Ну и что? Тебе-то что за забота?

— Не забота, а хлопот полон рот, — сказал Домажир, потирая ладони. — Иль не приметили вы, что достроили мне скотницу?

— Вот оно что, — протянул Ждан. — Ну так знай, что скотница тебе ни к чему.

— Это как же так — ни к чему?

— А вот так. Ответ нам с тобою держать. И мне, и Репиху, и Фоме.

— Да мне за что?

— Аль в совете со мною не сиживал?

— Сиживал.

— Аль Митьку в Новгород не звал?

— Ну, звал.

— Аль Святослава не ты брал на Городище?

— Был грех, брал. Так что с того?

— А то, что не всё коту масленица… Одевайся, и поедем с нами.

Поехали. На вечевой площади в подполе купеческой избы сыскали пьяного звонаря. Вытащили за шиворот на свет:

— Ударь в колокол!

Звонарь не сразу сообразил, что к чему, заупрямился. Фома привел его в чувство затрещиной. Только тут разглядел мужичок, что перед ним не простцы, не дружки его бражнички, а важные бояре. Подхватил свисающие порты и — к колоколу.

Сполошный призывный звон поплыл над Новгородом. Прилежно раскачивал звонарь тяжелое било, повисал на веревке, подобрав под себя ноги, старался угодить передним мужам. А те гуськом уже поднимались на степень.

Скоро на площади яблоку негде было упасть. Сбежались кто в чем, тревожно расспрашивали друг дру га, по какому случаю собрано вече, с любопытством разглядывали стоящих на возвышении бояр. Добродушно переговаривались друг с другом:

— Вот этот — Ждан.

— А тощий — Репих.

— С лохматой головой — Фома. А тот чернявенький-то, что за Репиха прячется, — Домажир…

Недоумевали:

— В колокол ударили, а ни владыки, ни посадника не видать.

— Должно, скоро объявятся…

Но Ждан выступил вперед и начал говорить:

— Низкий поклон тебе, господин Великий Новгород!

Толпа задвигалась, зашумела. Голос боярина беспомощно таял в воздухе. На какое-то мгновение Ждан растерялся, и хитрая его задумка вдруг показалась ему никчемной.

Но лица всех были устремлены на него с ожиданием. И, набрав в легкие побольше воздуха, Ждан дрогнувшим голосом вопросил:

— Все ли вы знаете меня, люди добрые?

— Как не знать, — отвечали из толпы. — Говори, боярин, а мы тебя слушаем. Почто колоколом всполошил?

— На вече попусту не зовут. На литву идем — про то мы ведаем. Аль еще какая стряслась невзгода?

— Невзгода, люди добрые, ох невзгода-то, — подбодренный откликами, закатил глаза боярин. — Сызнова провели вас, как простаков, а вы и рады. Думали вы, что волю вам добыли Мстислав с посадником, а они припасли для вас еще горший хомут.

Люди смотрели на него с недоумением. Чудно говорил Ждан и не совсем понятно. Но помалкивали, знали: почти всякий раз на вече начинали смутно. Зато кончали едва ли не всеобщей свалкой. Как-то на сей раз обернется?

— Припасли для вас хомут, — продолжал боярин, — ибо не мир принесли они вам, а позор и унижение. Как были володимирские сверху, так и остались. А им за это давали еще великие дары…

— Да ты-то куды глядел? — послышалось из толпы. — Чай, и сам был вместе со Мстиславом?

— Вместе был, да думал порознь, — нашелся Ждан. — А князь с посадником спелись. Продали они нашу волюшку. Обещали, слышь-ко, Всеволоду за то, чтоб повернул он свои рати, наши головы.

— И енти туды же! — взвизгнул кто-то. — Мало понизовским Мирошки Нездинича?

— А не врешь, боярин?

— Вот те крест, не вру, — все более приободряясь, отвечал Ждан. — Так не пришла ли пора, Великий Новгород, о посаднике и о князе помыслить? Обманывает вас Боярский совет, владыко тож со Всеволодом.

— Владыку мы не избирали.

— Его и митрополит не утверждал.

В толпе были знающие. Не все драли глотку, иные и думали. А среди думающих были и такие, что сомневались.

— Нам бы посадника послушать, — стали требовать они.

— А и впрямь, — подхватили с разных сторон, — почто пришли на вече без посадника? Обвиняете его, а спросить нам не с кого.

— Зовите Димитрия Якуновича! Пущай скажет и он нам свое слово.

А Димитрий Якунович, поднятый колоколом с постели, уже пробивался через толпу к помосту.