Русь Летописная

«Юрий, хотя имел княгиню любви достойную и ее любил, но при том многих жен подданных часто навесчал и с ними более, нежели с княгинею, веселился, ночи, сквозь на скомонех [музыка — В.Д.] проигрывая пия, препровождал, чим многие вельможи его оскорблялись, а младыя… в том ему советом и делом служили. Междо всеми полюбовницами жена тысецкого суздальского Кучка наиболее им владела, и он все по ее хотению делал».

Собственно-то, и причиной появления Долгорукого на Москве явилось сведение счетов с мужем любимой наложницы, который попытался положить конец откровенному прелюбодеянию:

«Юрий, уведав о том, что Кучко жену посадил в заточение, оставя войско, безо всякого определения, сам с великою яростию наскоро ехал с малыми людьми на реку Москву, где Кучко жил. И, пришед, не испытуя ни о чем, Кучка тотчас убил…»

Однако на этом кровавая история не закончилась. Двое сыновей Кучки были отправлены в Суздаль, а дочь Улита насильственно выдана замуж за Андрея Боголюбского. Брак оказался недолговечным, его вскоре расторгли (каким именно образом — летописи умалчивают), а Андрей женился вторично. Впоследствии вместе с братом Якимом княгиня Улита явилась вдохновительницей заговора против своего бывшего мужа, завершившегося его мученическим убиением. Так она отомстила и за смерть отца, и за отвергнутую любовь, и за смерть второго брата, ранее казненного по приказу Андрея Боголюбского. Но это уже совсем другой сюжет, не имеющий прямого отношения к поставленному вопросу: почему с XIV века именно Москва стала эпицентром судьбоносных событий русской истории.

Начальная история Москвы, как и начальная история всей Руси, покрыта непроницаемым мраком. Утвердившаяся в XV–XVI веках и благополучно дожившая до нынешних времен официозная версия об основании российской столицы Юрием Долгоруким (чей образ также был тщательно отлакирован и подсахарен) раз и навсегда поставила крест на более древних сведениях. Однако память о действительных, а не вымышленных фактах продолжала жить в устных преданиях, которые после угасания династии Рюриковичей получили письменное оформление — правда, в немало искаженной и сильно беллетризированной форме.

Речь идет о цикле так называемых повестей о начале Москвы: «Сказание о зачатии Москвы и Крутицкой епископии», «Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы», «О зачале царствующего града Москвы» и др. Даже Карамзин, почти брезгливо относившийся к подобного рода источникам, вынужден был признать, что они основываются на живучих народных преданиях и в них содержатся несомненные остатки подлинных фактов. Впрочем, главной задачей самого Карамзина являлась вовсе не реконструкция действительной истории, преломленной сквозь призму народного сознания, а создание еще более безупречной (в смысле ретуширования и лакировки) картины династий Рюриковичей и Романовых. Истинные же факты, которые скрепя сердце не мог отрицать даже скептически настроенный Карамзин, как раз и касаются додолгоруковского владетеля Москвы Степана Ивановича Кучки (боярина, тысяцкого или кого-либо другого — в данном случае совершенно безразлично; возможно, и того и другого одновременно).

В народном сознании за три столетия перемешались и последовательность событий и даже их участники. Не изгладилось лишь ясное понимание: лютая вражда Кучковичей и Рюриковичей началась еще до появления на берегах Москвы-реки Юрия Долгорукого и не закончилась со смертью Андрея Боголюбского. Весьма вероятно, что затухающие волны былой вражды захватили и многих правителей Московского княжества, ведших свою родословную от Александра Невского, чей младший сын Даниил Александрович (1261–1303) (рис. 127) и открывает список князей Московских.

Рис. 127. Даниил Александрович, князь Московский. Миниатюра XVII века из «Титулярника»