Русь: от язычества к православной государственности

Глядя на русских крестьян, у Степуна невольно возникали мысли о тупиковом развитии в русле равнодушного, бесстрастного технократического западноевропейского прогресса. Может быть и прав О. Шпенглер, размышлял Федор Августович, когда говорил, что закат Европы связан с торжеством материального в ущерб духовному развитию человека?[711] Оптимизм внушало то, что исконная русская религиозность не дает потухнуть духовности, согревающей душу и разум человека подлинными смыслами бытия.

Итак, религиозность – одна из устойчивых и главных сущностей русского национального характера. Другая, не менее устойчивая сущность его характера – коллективизм. Общепринято, что его формировал многовековой общинный жизненный уклад русского крестьянства. Однако такой выдающийся русский мыслитель, как С.Л. Франк, не отрицая значения общинности в формировании русского коллективизма, на первый план в этом процессе выдвигает православную соборность. Он утверждает, что истоки самобытного русского коллективизма исходят не из общины, не из социально-экономических и общественных отношений. Они находятся в другой области. Франк предлагает искать их в иной сфере и глубже задуматься над православным понятием «соборности», которое надиндивидуально и служит объединяющим началом духовного единства православных людей.

Западное мировоззрение берет «я» за отправную точку, которая самодостаточна и представляет собой независимую сущность. Франк предлагает иное духовное понимание «в котором не “я”, а “мы” образует повседневную основу духовной жизни и духовного бытия»[712]. По Франку, «мы» не более позднее образование, чем «я» и «ты», а их первичное единство, из которого только и может вырасти «я», которое не растворяется в «мы», а, напротив, только в связи с целым получает свободу и возможность подлинного самовыражения, питаясь соками из «надиндивидуальной общности». Как подчеркивает Франк, это свойственная православным «мы-философия» – в противоположность «я – философии» Запада.

Эта идея лежит в основе «русской церковной мысли», в которой церковь – не иерархическая структура, принуждающая к вере, не авторитет высшего иерарха, как в католичестве, а «живое, внутреннее духовное единство всех верующих». Это единство в духовной свободе, в братской любви, в общем смысле жизни. Здесь вера – свободный и искренний выбор каждого жить во Христе. Соборность – духовная связь, в которой воплощается единство личного с общим, обретается гармония отношений между людьми, которая освящена смыслом жизни как служения вечному и нетленному.

На идеях соборности русская философия и литература взрастили идеи всечеловечности как альтернативы развитию мира на началах противоборства, исступленного стремления одних народов добиться власти над другими, бесконечности раздоров и войн. Есть ли другой, альтернативный полюс этой вечной вражде? Ф.М. Достоевский ответил на этот вопрос утвердительно: есть и этот полюс – Россия. Федор Михайлович писал, что русская культура, воплощенная в творчестве А.С. Пушкина, пропитана идеей всемирности и всечеловечности как исторического призвания России не покорять и властвовать, а объединять и примирять. Такова историческая миссия России. Она уже мощно давала и дает о себе знать во взаимоотношениях народов нашей многонациональной страны, в освободительных миссиях России XIX и XX вв., в ее борьбе с мировым терроризмом. Прозорливость Ф.М. Достоевского очевидна.

Ф.М. Достоевский выделяет другое качество Пушкина – умение перевоплощаться в «гении чужих наций». Федор Михайлович пишет, что эта способность к перевоплощению без отказа от национальной самобытности есть всецело способность русская, национальная, и Пушкин только делит ее со всем народом нашим. Народ же наш именно заключает в душе своей эту склонность к всемирной отзывчивости и к всепримирению и уже проявил ее во все двухсотлетие с петровской реформы не раз[713].

О даре русских к перевоплощению писал и М.Ю. Лермонтов. В его романе «Герой нашего времени» персонаж, которому довелось служить на Кавказе, рассуждает так: «Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить; не знаю, достойно порицания или похвалы это свойство ума, только оно доказывает неимоверную его гибкость и присутствие этого ясного здравого смысла, который прощает зло везде, где видит его необходимость или невозможность его уничтожения»[714].