Парадокс, как подчеркивал философ Ф. Степун, заключается в том, что божественное, к которому склонна и устремлена русская душа, сочетается с исконной простотой и даже нищетой крестьянского быта. Видимо, достаточно было красоты природы, Божьего творения, чтобы ощущать себя в мире гармонии и подлинной красоты. «Неизвестно куда пролегающие дороги, неподвластные взору лесные дали лесов и лугов, бурые болота и топи и мхи, гудящие, глухие леса, снежные вихри, свивающие мир в бесформенный хаотический лик, – все это знаменательно толкает Россию на пути всепоглощающего религиозного творчества»[722].
Философ Иван Ильин писал о том, что народ, обитающий веками в суровом климате, вынужденный жить скромно и на всем экономить, неизбежно становился чувствительным и созерцательным, восприимчивым и мечтательным, верующим и терпеливым, смиренным, ищущим вокруг себя красоты – в слове, красках и напевах. Русский характер изначально предстает не как нечто монотонное, закоснелое, раз и навсегда застывшее, так сказать, намертво смонтированное, а, наоборот, оказывается предельно гибким, податливым ковке, разнообразным[723].
Русская душа в лучах вечно-женственного ищет форму вечно-мужественного. Она сочетает в себе эти два вечных начала. Философ подчеркивает, что русская душа нечто совершенно другое по сравнению с европейской душой, которой постоянно угрожает декаданс вечно-мужественного: формализм, заорганизованность, чрезмерная трезвость, жесткая интенсивность, рационалистская проза, эмпирический рационализм, безверие[724]. Отсюда высокомерное отношение европейцев к русским, взгляд на них как на варваров, чуждых подлинной культуре.
В ходе исторического развития выковывался исторический тип человека с устойчивыми качествами личности, передававшимися из поколения в поколение. В частности, крупный мыслитель Г.П. Федотов полагал, что советские, а значит во многом наши современники, унаследовали тип человека, сформировавшегося в предыдущие века. В нем поражают крепость, выносливость, сила сопротивляемости, преодоления тяжелейших испытаний без напыщенного, громкого героизма. Эти качества русский народ постоянно проявлял и проявляет в собственной и мировой истории.
Географический фактор серьезно влиял на развитие этносов, вынужденных приспосабливаться к природным условиям, что формировало соответствующие типы народных характеров. Кочевники отличались от земледельцев не только родом занятий, но и типом поведения, особенностями межличностных отношений, складов мышления и психологии. Повседневный хозяйственно-бытовой уклад, взаимоотношения поколений и семейные отношения оформлялись в условные рефлексы, дающие способности оптимально приспосабливаться к географической среде, которая осваивалась и переживалась сознанием, подстраивающимся под конкретные пространства. Человек становился частью природы, а она в свою очередь впитывалась во внутренний мир человека, придавала его характеру устойчивые качества.
Философ Н. Бердяев отмечал, что в России необъятные просторы рождали у ее обитателей представления о мощи и несокрушимости Русской земли. Огромные пространства, как писал Н. Бердяев, способствовали тому, что русский народ «был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности». Русский национальный характер противоречив, что особо отмечал Н. Бердяев: «Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт»[725].
Бердяев прав, но лишь отчасти. Ближе к истине Ф.М. Достоевский, который писал, что о народе судят не по мерзостям, на которые способны его отдельные представители, а по высоте духа и действии, которые он проявляет и демонстрирует в собственной и мировой истории. К тому же русским свойственно обостренное чувство греха с последующим покаянием и духовным возрождением. Таковы многие персоналии произведений Достоевского, Толстого, Гоголя и других очевидцев русской культуры и народных характеров.
Отметим и такое качество русских, как тяга к самоуничижению. Об этом писал талантливый историк Д.П. Кончаловский (1878–1952): «У русских есть совершенно исключительный дар с какою-то болезненной любовью останавливаться на своих пороках, точно так же, как другие, например, французы и англичане, особенно любят выставлять свои добродетели»[726]. Скажем прямо – качества противоположные. Видимо, от них исходит стремление европейцев обличать других, особенно русских, забывая о собственных пороках.