Русь против Хазарии. 400-летняя война

Но, может быть, Прозоров черпал информацию в другом источнике? Может быть, он нашел сведения о Святославе Храбром в народном творчестве? Может, в сказках, былинах и легендах кто-то именовал таким образом киевского князя? И вновь мимо. Опять придется огорчить поклонников творчества неистового Льва, поскольку на этот счет есть компетентное мнение академика Б.А. Рыбакова: «Летописная запись о Святославе хорошо сохранила эпический строй дружинной поэзии, близкой к былинам, но не тождественной им; как уже говорилось, в народном эпосе имени Святослава нет». И в итоге картина получается такая: чернец-летописец в XIII веке придумал Святославу прозвище Храбрый, а Лев Рудольфович эту идею подхватил и творчески развил. И теперь на каждой обложке книги о Великом Воителе Земли Русской обязательно красуется надпись – Святослав Храбрый. Озар Ворон Прозоров старательно проводит свои идейки в жизнь.

Но чтобы языческая душа Льва Рудольфовича не мучилась, можем ему сообщить информацию, которая строго засекречена и доступна далеко не каждому. Лежит она за семью замками, укрыта семью дверями, кои и запечатаны на семь страшных глиняных печатей. И нет туда ни пути, ни дороги. Мало кто из историков отважится заглянуть в столь опасное место. Но кто решится на подвиг сей, тот и получит информацию заветную, которая и перевернет его взгляд на мир, а может, и на Российскую историю в целом.

Лишь один человек в отечественной истории стал при жизни носителем прозвища Храбрый, причем не от «иноков-летописцев последующих веков», а действительно от современников и по заслугам. Это герой Куликовской битвы серпуховский князь Владимир Андреевич, двоюродный брат Дмитрия Донского. Однако что примечательно, князь умудрился получить даже два прозвища, а не одно, поскольку, как и его знаменитый родственник, был также прозван Донским. Оба этих прозвища выбиты на гробнице князя Владимира Андреевича в Архангельском соборе Московского Кремля, и если есть у Прозорова желание, то он может приехать и сам все увидеть. Своими собственными глазами. Здесь даже выдумывать ничего не надо.

Но вернемся к Святославу. Князь не был тем наивным дурачком, который воевал за идею, не подозревал о пользе торговых путей и думал, что княжеская казна наполняется сама по себе. А именно такой образ Великого Воителя и навязывает в массовом сознании Лев Рудольфович. Отметим еще раз – с реальным Святославом этот образ, кроме имени, не имеет ничего общего. Настоящий киевский князь был прежде всего и воином, и политиком. Он нес личную ответственность за судьбу громадного государства, и ему некогда было забивать себе голову идеологическими бреднями в стиле Прозорова, которого он, к сожалению, не смог прочитать. А уж рассуждать о смысле бытия, как Гамлету, ему было просто некогда. В вопросе быть или не быть Святослав всегда быстро приходил к ответу – быть, на этом, собственно, и построен весь принцип его княжения. Хазарский каганат, можно сказать, одним из первых ощутил такую постановку вопроса на своей шкуре. И именно в войне с ним Святослав продемонстрировал все свои лучшие качества. Он показал себя и дальновидным политиком, и блестящим стратегом, и великолепным тактиком. Стремительным, безжалостным, не ведающим сомнений полководцем. В этом мы сейчас убедимся.

Готовясь к большой войне на Востоке, Святослав идеально выбрал момент для атаки на Хазарскую державу – каганат был сильно ослаблен как внутренними распрями, так и постоянной борьбой с внешними врагами. Орды кочевников волнами накатывались на его границы, и лишь благодаря напряжению всех сил хазарам удавалось до поры до времени отбиваться от степняков. И именно в этот момент Святослав повел свои дружины на Хазарию, твердо решив «искусить неведомого края».

Правда, прежде чем отправиться в поход со Святославом, мы должны немного отвлечься, для того чтобы выслушать точку зрения на этот вопрос Вещего Льва. Пусть он обозначит причину, по которой Святослав двинулся именно на каганат, а не куда-то в иную сторону. Его версия традиционно подразумевает отсутствие всякого здравого смысла, зато в ней эмоции бьют ключом, а пафос переходит все допустимые грани. Итак: «Но и здесь герой нашего повествования вступает в противоречие со «здравым смыслом» древних и нынешних робичичей. Он воин – и выбирает наиболее опасного врага, опасного настолько, что войну с ним можно уподобить поединку с драконом, исполином-людоедом или другим чудищем из древних легенд. Он князь – и направляет оружие против смертельного, старого недруга Руси. Он жрец – и поднимает меч на воплощенную Скверну, земное подобие бесовни Кромешного мира, ожившее оскорбление Северных Богов». Насчет здравого смысла писатель подметил очень точно, как говорится, не в бровь, а в глаз, а вот в том, что касается остального…