Русь против варягов. «Бич Божий»

Все летописные своды единодушно утверждают, что это известие стало страшным ударом для молодого человека, вследствие чего он просто не смог адекватно оценить ситуацию: «Се слышавъ, Глебъ възпи велми съ слезами, плачася по отци, паче же по брате» (Лаврентьевская летопись). Мало того, душевные муки усугубились страданиями физическими, поскольку сломанная нога давала о себе знать. На этот факт как-то не обращают внимания. Татищев приводит поистине бесценную информацию, которая помогает прояснить смысл дальнейших событий: «И хотя его служители прилежно уговаривали возвратиться и в страх себя не отдавать, и если хочет мстить смерть брата своего, то б, согласясь с братьями, собрав войска, пошел на Святополка. Но он в такой тяжкой горести и печали был, что не мог того терпеть и сказал: «Будет со мною воля Божия, что хочет, то и учинит. Но я лучше желаю с отцом и братом умереть, нежели жить в тяжкой печали и беспокойстве, ибо не может дух мой снести, ни тело терпеть таковые тяжкие болезни».

Картина достаточно ясная – Глеб был буквально раздавлен смертью отца и брата, а также беспомощен физически, поскольку переломанная нога причиняла ему жуткую боль. Перед лицом смертельной опасности князь оказался беззащитным в самом полном смысле слова. Даже на миниатюре Радзивиловской летописи, которая изображает его убийство, все остальные участники событий либо сидят в насаде, либо стоят. И лишь Глеб полулежит. У князя просто нет сил, чтобы взять в руки меч и умереть в бою. В итоге то, что произошло на Смядыне, по своему цинизму превзошло трагедию на Альте…

…Насад муромского князя стоял в устье Смядыни. Глеб, совершенно измученный болезнью, лежал на ковре, который ему расстелили на носу судна. На берегу подремывали гребцы, о чем-то шушукались ближние бояре, а вдоль реки, свалив в кучу мечи, щиты и доспехи, слонялись, маясь от безделья, гридни. Толстяк повар колдовал над медным котлом, помешивая черпаком дымящееся варево. Внезапно идиллия взорвалась громкими криками перепуганных дружинников. С Днепра в Смядынь входила боевая ладья, битком набитая вооруженными людьми, один из которых сжимал стяг Святополка с изображение двузубца. Гребцов как ветром сдуло с теплой травки, они бросились в насад и стали торопливо разбирать весла. Схватив в охапку мечи и кольчуги, бежали по сходням гридни, переваливаясь с боку на бок, семенили по берегу два тучных боярина. Но насад уже отходил, корабельщики отталкивались шестами от берега, и те, кто не успел на него запрыгнуть, бросились наутек к ближайшему лесу.

Гребцы в насаде отчаянно выгребали на середину Смядыни, но было уже поздно: ладья стремительно надвигалась на маленькое судно. Приподнявшись на руке, Глеб с ужасом смотрел на надвигающийся темный силуэт, понимая, что все уже кончено. Это поняли и гребцы, а потому, не желая понапрасну рисковать своими жизнями, перестали грести и подняли весла. Ладья поравнялась с насадом, и в ту же минуту на княжеское судно попрыгали закованные в доспехи воины. Гридни Глеба, не успевшие ни в кольчуги облачиться, ни мечи обнажить, побросали оружие на палубу и тихо застыли, опустив головы.

Святополков воевода – высокий, рослый, в варяжском шлеме с полумаской, махнул свои людям рукой, и те ударами щитов стали сбрасывать в воду муромских дружинников. Когда последний гридень кувыркнулся за борт, подняв тучу брызг, воевода медленно подошел к полулежащему Глебу и встал около больного князя, опираясь на тяжелый меч. За ним, сверкая оружием и доспехами, теснились люди Святополка. Глядя на них, Глеб зажал в руке нательный крестик и стал истово молиться, ожидая смертельного удара.

Но воевода медлил. Будучи воином, Горясер не мог вот так просто взять и убить мечом лежавшего перед ним беспомощного человека. Пусть это будет кто-либо другой, но не он. Однако, вглядевшись в лица своих дружинников, Горясер понял, что и они не будут этого делать. Ибо одно дело убить в бою, пусть даже и из-за угла, но совсем другое дело, учинить расправу над беспомощным и безоружным парнем, к тому же князем. Взгляд воеводы тревожно заметался по ладье, как вдруг зацепился за толстую фигуру, которая старалась затеряться среди гребцов. Поняв, что его заметили, повар Торчин задрожал всем мясистым телом и подобострастно уставился узкими поросячьими глазками в стальную маску варяжского шлема Горясера. Воевода поманил его пальцем.