Русь уходящая: Рассказы митрополита Питирима

Мы, христиане, к сожалению, молиться строго по часам не умеем. А мусульмане — умеют. Где бы ни был мусульманин — в международном аэропорту, на вокзале, в дороге, в шикарном автомобиле — пришло время, он вынимает коврик, становится на колени, молится, сворачивает свой коврик. Есть даже специальные часы с компасом, указывающим, где находится Мекка. Как говорится: Молись пророку, обратясь Востоку.

У мусульман муэдзин призывает к намазу с минарета. Минареты высокие, лестницы в них крутые, карабкаться трудно. И вот в Каире устроили так: сначала установили мегафон на минарете, а потом провели провода вниз, так что муэдзин мог спокойно лежать внизу на своем коврике и возглашать намаз. Насер, когда узнал об этом, крепко всыпал за такую «изобретательность», перерезал все провода, так что пришлось муэдзинам снова карабкаться на минареты. Но от мегафона они уже не отказались.

Знание народных обычаев очень важно, а незнание порой может привести к катастрофе. Был в Афганистане такой просоветский деятель Бабрак Кармаль. Настоящей карьеры не сделал, и не удивительно. Воспитан он был по–европейски, точнее — по–советски, отеческих традиций не знал, и отправился в мечеть прямо в ботинках. И все — погиб в общественном мнении! На Востоке любой — хочет, не хочет, верит, не верит, — а в мечеть, да и в буддийский храм должен <298>входить без обуви. Правда уж, конечно, если приходится туда идти, надеваешь какие–нибудь подследники — не очень–то хочется своими ногами по их коврам ходить.

Как–то раз корреспондент одной из газет мне хвастается: «Знаете, к нам Назарбаев приезжал. И вот мы — только мы! — дали кадр: он с рюмкой в руках». Я говорю: «Вы что ж, с ума сошли? Он же все–таки мусульманин! Надо тогда было писать, что в рюмке была минеральная вода». — «Да?.. А мы и не подумали!..» Назарбаев, может быть, и не мусульманин, как и не буддист — он бывший партийный деятель. Но показать его с рюмкой — значит сделать ему крупную гадость. [133]

 

Понятие «немец», т. е. человек, не говорящий на привычном языке, существует в разных культурах. Михаил Степанович Капица, крупнейший дипломат и китаевед, который консультировал нас перед разными поездками, рассказывал, в частности, свой опыт: когда он впервые приехал в Китай и вышел в Пекине из вагона поезда, то обнаружил, что его никто не встречает. Он тут же обратился к какому–то почтенного вида пожилому человеку и на хорошем китайском языке спросил, как ему пройти в советское посольство. Тот посмотрел на него с огромным удивлением: «Как?! Вы… можете говорить по–человечески?!».

 

В Индии до сих пор если корова <299>ляжет посреди скоростного шоссе, движение остановится. Правда, сам я такого не видел, да и теперь там все огорожено. Но даже если на центральной городской магистрали появляется корова, то движение останавливается, такое впечатление, что красный свет. Пока их величество корова не сойдет, ни таксист торопящийся, ни другая машина не поедет, разве что со спецсигналом будет как–то лавировать, объезжать. Я наблюдал такую картину — правда, это было давно, несколько десятков лет назад, в шестьдесят первом году. Жили очень бедно, и для многих заработок состоял в том, чтобы продать несколько стеблей сахарного тростника. И вот, тележка с сахарным тростником стоит на улице, и торговец продает тростник таким же бедным людям как он. Сам отламывает стебель, грызет, запивает водой — вроде пообедал. И вдруг на улице появляется теленок, и этот торговец хватает в испуге свою тележку и бегом бежит на другое место, куда–нибудь даже на другую улицу. Я спрашиваю: «Что с ним случилось?» — «Да ничего не случилось. Но появился теленок. Теленок приходит есть его тростник. Прогнать он его не может, потому что теленок священный. А тот уже как–то съел весь его заработок».

Там же в Индии мне пришлось видеть прокаженных. Это страшное зрелище: потерявшая человеческий облик серая масса, с искаженными чертами лица, с кожей, сплошь покрытой язвами. Они все время в движении, потому что все тело страшно зудит. Это несчастнейшие люди. Так называемая лепра при контакте не передается, и в то же время они заразны. У нас за Сергиевым Посадом, на сотом километре, есть лепрозорий. Мне приходилось там бывать. Можете представить мое состояние! Но врачи меня успокоили: «Ничего страшного. Мы все ходим в белых халатах, моем руки перед едой, и никто из нас не заражается». Проказа всегда считалась нравственным проклятием, это не болезнь тела, но болезнь человека.

Переводчики

Где–нибудь за торжественным обедом на престольном празднике Владыка расссказывал и просто курьезные мелочи:

Сопровождавшие нас переводчики были, конечно, приставлены к нам с «особым заданием». Однако в те времена <300> существовала такая парадоксальная ситуация, что искренность, прямолинейность вызывала уважение даже у самых «опасных» структур.