Русь. XI столетие

У поварни хлебопёк дразнил монастырского юродивого:

– Иоаким, посчитал ли ты сегодня ворон? Ну-ка, борзо иди, считай, да гляди мне, ни одной, как вчерась, не пропусти. Пока не посчитаешь, обедать не приходи.

Юродивый улыбался, мелко кивал, тряся жиденькой бородёнкой, переступал босыми ногами.

– Мокий, преподобного не видал? – окликнул насмешника Феофил.

Тот, недовольный помехой в потешках, ответил, осердясь:

– У нас он, тебя дожидается.

Феодосий, закатав рукава мантии, распевая псалмы, споро месил тесто. Братия, занятая приготовлением хлебов, вторила игумену.

– Преподобный, за благословением пришёл. Стекло варить начинаем.

– Доброе, богоугодное дело творишь, Феофил. Такие дела вершатся с кротостию и молитвой. Ты же гневлив чрезмерно.

«Донёс уже злыдень», – нехорошо подумалось о брате-келаре.

Феодосий говорил о кротости, одной из добродетелей мниха, о молитвах, успокаивающих человеческий нрав. Феофил уже корил себя за вспышку раздражения. Послушник в очередной раз убеждался – ни одна мелочь в монастыре не проходит мимо внимания игумена, а от него зависело принятие схимы и вступление в монастырское братство.

– Понял ли ты меня, сын мой? – продолжал Феодосий с ласковой улыбкой на устах.

– Укрощу нрав свой, преподобный. В бдении и молитвах буду проводить ночи. Благослови!

Знал Феофил, наведается игумен потихоньку среди ночи, постоит под дверью, послушает. Тих и ласков преподобный, но требования его жёстки и неумолимы.

– Благословляю! – Феодосий перекрестил послушника. – Иди с Богом!

Войдя в стеклодельню, Феофил широко перекрестился, объявил:

– Приступаем!

Ермила растопил печь, старший стеклоделатель собственноручно установил творило, закрыл дверку.

– Помолимся!

Зашедший в стеклодельню Феодосий похвалил:

– Добре, добре! Коли делу сопутствует молитва, то и дело вершится.

Феофил раз, другой отворял дверку, заглядывал в творило. Наконец, расплавившуюся массу покрыла грязноватая пена. Мастер окликнул помощников:

– Готово, вынимаем! Не зевать!

Ухватив клещами творило, вынул из печи, вывернул содержимое в широкую чашу. Отерев пот со лба, молвил:

– Пождём, пока остынет.

Затвердевшую стекловидную массу разбили зубилом, молотком, осколки рассыпали по каменной плите. Годные кусочки складывали в творило, ноздреватые, плохо проваренные скидывали в кучу у двери. Ими Гордий засыпал подъезд к монастырским воротам. Расплавившуюся во второй раз массу Феофил вылил на плиту. Дождавшись, когда та затвердеет и остынет, призвал помощников к работе:

– Ну, с Богом!

Застывшую лаву разбивали с пением псалмов.

Середа – день постный, завтракали гречневой кашей с конопляным маслом, пирогами с визигой, сарацинским пшеном. Пили овсяной кисель. Ярополк уросил – плевался сарацинским пшеном. После завтрака мальцу предстояло поступить под начало сурового дядьки, не дававшего княжичу потачки. Гертруда материнским сердцем понимала причину сыновней привередливости, но не позволяла мягкосердечному супругу сменить пестуна. Остромысл был суров, но учил княжича правильно. И хотя сам мог за непослушание попотчевать подопечного подзатыльником, не позволит и волоску упасть с головы княжича. Она, дочь польского короля, хотела видеть на киевском великокняжеском столе своего сына, а не пасынка. Удержать стол трудней, чем занять. Сие под силу мужу доблестному, а не рохле. Доблесть закладывается в малолетстве.

Дни самой Гертруды наполняли труды. Кроме обычных для великой княгини, имелись особые. После завтрака занималась с Евпраксией ляшским языком. Имелась у великой княгини задумка выдать падчерицу за племянника Мешко, сына брата Болеслава, ныне короля Польши. После занятий с падчерицей садилась княгиня за молитвенник, переписывала на пергамен молитвы латиницей.

Евпраксия боялась мачехи. Гертруда относилась к ней с ласковостью, была ровна, никогда не кричала. Но это была не тёплая родная, а чужая ледяная ласка. Уж лучше бы прикрикнула, чем говорить холодным тоном.

– Твоё предназначение, Евпраксия, – Гертруда никогда не называла падчерицу уменьшительным именем, – стать женой одного из владетелей Европы и своим брачным союзом упрочить положение Руси. Для сего надобно знать иноземные языки. Но я не вижу у тебя прилежания.

От таких слов сердечко девушки сжималось. Хоть бы иногда отец приласкал её. Но в отношениях к ней отца исчезла теплота.

Закончив трапезу, Изяслав отправился в отчий монастырь. Сына Святополка с собой прихватил. Две опоры у князя – дружина и церковь. Будущий князь должен крепко знать это и уметь общаться со священством. Потому и брал с собой сына и в поездки, и на боярские советы, и в церковь.