Русь. XI столетие

Много кун вложил князь в монастырь, созданный его попечительством, но не мог достичь желанной цели. Печерская обитель, в коей братия жила едва не впроголодь и питалась трудами своими, оставалась главной святыней на Руси. Жертвы, вносимые в обитель, изрядную часть доходов от трудов мнихов Феодосий тратил на устройство церквей. Богомольцы шли туда, в Печеры, великой радостью полагали увидеть отшельника Антония. Всякое оброненное им слово почитали, словно Божье. Но редко, редко показывался Антоний из своей печеры. Монастырь святого Димитрия чтили бояре, дружина, чадь обходила стороной.

Вооружённые отроки остались за воротами. Князь с сыном пеши вошли в ворота. Сановитых гостей с благостной улыбкой встретил упреждённый игумен Варлаам. Истово помолившись в церкви, Изяслав побеседовал с игуменом о монастырских делах. В отличие от преподобного Феодосия, Варлаам наставлениями не докучал, беседа с ним была приятна.

Из монастыря поехали в Софийский собор. Радостно было смотреть на храм. Кресты тринадцати величавых глав плыли встречь белым лебедям, влекомым по необъятной голубизне. Сердце наполнялось благостью – се Русь.

Собор заложил отец. Здесь же покоился его прах. Наряду с отчим монастырём святого Димитрия, завершение строительства собора являлось для Изяслава кровным делом. Киевская София должна превзойти царьградскую. Того хотел отец, того же хочет и он. Каждый год в храме прибавлялись мусии, изображавшие святых, евангелистов, Святую Троицу, Богоматерь. Наперекор чванливым грекам, насмехавшимся над русскими мастерами, мусию изготовляли в Киеве. Частью здесь, при соборе, частью – в Печерском монастыре. Оказалось, русская мусия ничем не уступает византийской.

Сняв шапку, широко перекрестившись, князь вошёл в храм. Запрокинув голову, огляделся, отмечая новины. От Иерусалимской стены дух захватывало. Богоматерь Оранту сложили русские мастера из русской мусии. Украшение храма продолжалось. У главного алтаря высились леса. Два подмастерья намазывали поверхность стены известковым раствором. Сам мастер выкладывал мусию Деисуса. Заметив князя, Богомол, мастер-мусийщик, спустился вниз.

– Здрав еси, великий князь. Вот, алтарь украшаем. Преподобный Феодосий настоял, чтобы Деисуса свои, русские мастера выложили. Нам же велел поститься, жить в чистоте.

– Ну и как, блюдёте наказ благоверного?

– Как же, как же, великий князь. Постимся, жён не знаем, слова бранного не произносим.

– Вы уж старайтесь, и ради славы Господней, и ради славы Руси. А я уж вас не обижу. Закончите мусию, награжу.

После церкви Изяслав повёл сына в писцовую. Вход сюда строго возбранялся. Кроме самих переписчиков, сюда входили лишь настоятель да пономарь, ведавший переписчиками. Великого князя запрет не касался. Изяслав хотел, чтобы сын ведал, какими трудами достигается мудрость.

Религиозное чувство Изяслава мешалось с тщеславием и гордыней. Он страстно желал укрепления правой греческой веры на Руси. С такой же страстью желал, дабы это укрепление связывалось с его именем. Чтобы потомки говорили: эти храмы, монастыри построил великий князь Изяслав. Потому с двояким чувством наделил землёй Печеры, заложил отчий монастырь, церковь Ирины, продолжал начатое отцом строительство Софийского собора.

Борзята отдал заказ, бросил в досканец резаны. С лавки поднялась дева, села перед мастером на табуретку. Усмошвец посмотрел на румяное личико.

– Ну, и чего желаешь, красавица?

Девушка единым духом выпалила заготовленные слова:

– Черевья красные и поршни с оборами, а черевья с узорами.

Не торопясь, разглядывая каждый кусок, Борзята выбрал подходящий, подмигнул:

– Никак замуж собралась?

У девы не только ланиты, лоб и подбородок покраснели.

– Ага.

– Ты чья будешь-то?

– Микулы кузнеца дочь. Знаешь его?

– Знаю, знаю.

Подобрав лоскут усмия, мастер поторопил, сердясь и на себя, и на деву:

– Ногу давай. Борзо, борзо, вишь, люди сидят, а мы с тобой лясы точим.

Девушка сняла обувку с левой ноги, усмошвец обернул ступню заготовкой, оставив свободным носок, наметил угольком размеры, написал на заготовке буквы «МК», велел:

– Через седмицу придёшь.

Беспорточный Немир, с любопытством созерцавший примерку, протянул руку деду:

– Дай! – детская ручонка потянулась к ножу.

– Чего тебе дать? Обрежешься. На вот, – Борзята протянул внуку обрезок кожи.

Немир повертел лоскуток, сунул в рот, пробуя на вкус.

– Да чтоб тебя! Ты почто всё в рот тащишь? Синеока, гляди за дитём!

Молодуха брякнула на лавку веретено с пряслицем, подскочила к сыну.

– Да что ж ты за неслух такой! – не тратя времени на уговоры, двумя пальцами сжала щёчки ребёнка, выхватила изо рта кусочек кожи.

Карапуз ударил мать по руке, сноровисто шмыгнул под стол. Округлившийся живот не позволил молодой матери продолжить преследование.

– Вот неслух, так неслух. Ну юла и есть юла. Нисколь на месте не сидит. – Присев на корточки, заглянула под стол, пригрозила: – Будешь деду мешать, к лавке привяжу.

– Весь в деда, – засмеялся заказчик – молодой мужик, примерявший обновку. – Благодарствую, Борзята, – заказчик расплатился и ушёл.