Русь Залесская

Толпа мало-помалу разошлась, возле Данилки с Олексой остался стоять бородатый мужик в тулупе нараспашку. Он долго всматривался в Данилку, потом подошёл ближе, спросил:

- Али не признал?

Данилка вгляделся в заросшее лицо мужика, а тот продолжал:

- А я тя сразу признал.

- Гаврила! Гаврила! - обрадовался Данилка. - А дед живой ли?

- Помер дед, давно уже.

- Помер, никого теперь не осталось от села…

- А меня, парень, на Москву беда загнала, - сказал Гаврила. - Увезли мою Василиску в Орду.

- Василиску в полон угнали? Вот те и раз… - прошептал Данилка.

А Гаврила всё делился своим горем.

- Обидчик мой Сагирка-хан нынче на Москве живёт. Подался я к нему, а нукер его насмехается, речёт: «Нет твоей Василиски, в Сарай-Берке она». А к Сагирке-хану я не ходил, понапрасну. Ему выкуп за неё подавай, а где его возьмёшь.

Данилка схватил Гаврилу за рукав, горячо проговорил:

- Есть, на! - Он вытащил из кармана горсть подаренного князем серебра. - Сходи к Сагирке, выкупи!

Гаврила отпрянул от него, смотрел то на парня, то на деньги. А тот совал ему серебро в руки, уговаривал;

- Возьми, всё одно они мне ни к чему…

Олекса сказал:

- Бери, на дело даёт.

У Гаврилы заблестели на глазах слёзы.

- Спасибо тебе, добрый молодец, век не забуду…

* * *

Двор татарского баскака на Ордынке обнесён высоким забором. У ворот день и ночь стоят караульные воины. Куцехвостые степные псы громыхают цепью. Прохожий русский люд на двор косится. Сюда со всего княжества свозят выход. Отсюда в ненасытную Орду уходят обозы с дорогими мехами и кожами, стальными рубахами и кольчугами, мечами, шеломами, тонкими полотнами и бочками с мёдом, всего не перечесть, чем платит Русь дань Орде.

Гаврила не чуял, как очутился на Ордынке. По одну сторону пустыря двор баскака, по другую избы в снегу утонули, а меж ними крытый тёсом заезжий двор. Чуть дальше деревянная церковь-обыденка, а за ней хоромы боярина Хвоста.

По пояс в снегу пересёк Гаврила пустырь. Пока добрался до баскакова двора, пот на лбу выступил.

У ворот Гаврилу остановил караульный в стёганом ватном халате и войлочном колпаке. Преградив копьём дорогу, визгливо закричал:

- Куда лезешь?

Гаврила спокойно отстранил копье.

- Сагирку-хана мне видеть надобно! Дочку выкупить хочу!

- Гар, гар![11]

- Чего гаркаешь, мне Сагирку надобно! - повысил голос и Гаврила.

Они препирались, пока во дворе не появился старик в русской шубе и в дорогой собольей шапке. Ом вышел из большого рубленого амбара и не торопясь направился к тесовому крыльцу хором. Шум у ворот привлёк его внимание. Старик остановился. Завидев его, караульный смолк. Старик поманил Гаврилу пальцем, прищурив единственный глаз, спросил на ломаном языке:

- Зачем урусский верблюд кричал?

Гаврилка догадался: «Сагирка!» Поклонился, сказал:

- К Сагир-хану я, выкупить дочку желаю.

- А как звать девка?

Глаз у баскака прикрылся почти совсем, из другой глазницы гнойный потёк застыл на безбородом лице. Он подошёл к Гавриле вплотную. Гаврила поворотил нос в сторону, невтерпёж воняло от хана, ответил:

- Василиской девку кличут! Хан прошлым летом в селе подле Рязани взял…

Сагир, приседая, заливисто засмеялся, захлопал себя по бёдрам. Гаврила недоумённо смотрел на него. Наконец баскак смолк, вытирая грязной ладонью глаз, заговорил:

- Красивый девка Василиска, злой! Подарим девка Кутлуг-Темиру. Молодой, сладкий хатунь будет! Самого Кутлуг-Темира твой дочка ласкать будет!

У Гаврилы в глазах потемнело, поплыло, как в тумане. Хотел было крикнуть, чтоб не дарил он Василиску Кутлугу, что он, Гаврила, деньги на выкуп принёс, а язык не поворачивается. Ловит Гаврила ртом воздух, а ордынцы окружили его, потешаются: один за тулуп тянет, другой за бороду, Не выдержал тот, кинулся на обидчиков с кулаками: толкнул одного, ударил другого. Тут навалились на него четыре дюжих воина, выволокли за ворота и давай бить. А потом отняли серебро да головой в сугроб.

Сагир-хан от смеха захлёбывается. Псы подняли неистовый лай. Поднялся Гаврила, посмотрел, а что сделаешь? У ворот караульный осклабился, копье на него наставил. И пошёл Гаврила с Ордынки, не замечая, что слёзы катятся из глаз, застревают в нечёсаной бороде.

Глава 3

ЛЕСОВИКИ. ПЕТРУХИНА ВАТАГА.

НЕ УЙТИ САГИР-ХАНУ.

На Москве кружал не перечесть, и двери в них нараспашку, заходи. Гаврила брёл с Ордынки сам не зная куда. День к вечеру, и мороз снова забирает. Лицо у Гаврилы в синяках и кровавых подтёках, в голове шумит и гудит. Взял он горсть снега, пожевал. А мысли не покидают: чем помочь Василиске и у кого защиты искать? У кружала остановился. На подталом снегу человек развалился, храпит: лапти у порога, голова на дороге. В кружале шумно, пар, как дым, глаза застилает. Пропившийся ярыжка, в отрепьях вместо одежды, выскочил на середину избы, поднял кружку с вином, заголосил тонко:

- Глухие, слушайте, нагие, веселитеся, безрукие, взыграйте в гусли, безногие, вскочите - дурость к вам приближается!

Гаврила остановился. Хозяйка, толстая баба, ухватила его за рукав, подтащила к столу. Он уселся меж двумя рыжими детинами, обхватил голову руками. Парень справа сказал: