Русалка и гламурный пират

— Так. Вот это сейчас. Это через час, перед едой. Это вечером. Пойду сварю тебе кашу. Доктор сказал — диета.

Доктор! Быстро же дед проникся доверием к Ершу. И я его вполне понимаю. Когда он становится Андреем Евгеньевичем, то прямо-таки излучает авторитет. Наверное, будет хорошим врачом.

— Ты была права, — сказала я Нике, как только дед удалился к себе варить кашу мнимой больной.

— В чем?

— Я ревела. И я не женщина-вамп.

Ника подошла ко мне, села рядом и обняла.

— Бедная моя девочка, — произнесла она, поглаживая меня по спине.

Я почувствовал, что сейчас снова разревусь.

— Прости меня, — сказала я. — Я вела себя как стерва.

— Нет, это ты меня прости! Не надо было мне тогда тебе говорить…

— Это мне не надо было! Не знаю, чего я так взъелась на твоего Эдуарда. Наверное, это ревность.

— Ты меня ревнуешь? — умилилась Ника.

— Конечно! Ты теперь все время с ним, кто будет меня понимать, любить и жалеть?

Я всхлипнула.

— Я буду, кто же еще.

Ника тоже всхлипнула.

Мы слегка всплакнули на плече друг друга, и после этого я почувствовала, что камень, придавивший меня, стал немного легче. Потому что я могу разделить его тяжесть с любимой подругой. Как все-таки трудно держать все в себе! И как хорошо, когда рядом есть близкий понимающий человек.

— И все-таки, кто это был? — спросила Ника по завершении душещипательной сцены.

Я сразу поняла, что ее вопрос относится к Ершу.

— Я тебе рассказывала о знакомых спасателях с пляжа.

— Это один из них? Ты говорила — они полные придурки. Особенно один.

— Это он и есть.

— А выглядит нормальным человеком.

— Сама в шоке.

— Он, правда, врач?

— Ага. Через год получит диплом хирурга.

Я уже назубок знаю вехи биографии Ерша.

— Это он цветы принес?

Ника подошла к подоконнику, понюхала герберы, забавно сморщив нос.

— Он.

— Так он… за тобой ухаживает?

— Кто? Ерш? Не смеши меня. Он из неутомимых охотников. Увидел — охмурил — на плечо и в пещеру. Не получилось — следующая жертва.

— Что-то он мне таким не показался.

— Да ну его. Расскажи лучше, как у тебя дела.

Но Ника перевела разговор на меня. Я думала, что не хочу пока бередить раны и говорить об Аркадии. Оказалось, хочу. Я рассказала ей почти все, кроме самых личных моментов — все-таки у дружеской откровенности есть пределы.

— Значит, ты решила не дожидаться окончания срока, — задумчиво произнесла Ника.

— Да!

Я опять подумала, что, если бы не поторопила события, то сейчас была бы с Аркадием. Не лежала бы в кровати, зареванная и почти по-настоящему больная, а гуляла бы с ним по Круче или подставляла лицо морскому бризу, сидя на палубе яхты «Кассиопея»… А в постели я лежала бы завтра. Такая же зареванная и разбитая. Еще один день. Почему же я от него отказалась?

— Ты предложила расстаться, но хотела, чтобы он тебя остановил, — сообщила моя проницательная подруга.

Да? Я этого хотела? Конечно, именно этого. Я надеялась, что он скажет: нам не нужно расставаться, ни сейчас, ни завтра. Вообще никогда.

Вот о чем я мечтала, хоть и не признавалась в этом даже самой себе. А Ника сразу все поняла. От мысли, которая пришла мне в голову следом, я стиснула зубы и даже, кажется, застонала. Мысль была кристально ясной и отчаянно безнадежной: он тоже все понял. Он догадался, что я к нему чувствую. Понял, почему я пытаюсь досрочно прервать наши отношения и чего я от него жду. Понял, но ничего не сделал! Потому что не чувствовал того же самого. Я влюбилась в него, а он — нет.

— Я дура, — сказала я. — Непроходимая безмозглая идиотка. Он догадался. Этого не должно было случится!

— Это он дурак и идиот, — сказала Ника. — Раз отпустил тебя.

Теперь я уж точно громко застонала. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Это жуткий, несмываемый позор! Я проявила слабость, я почти открыла ему свое сердце, а он — просто плюнул в него. Ненавижу его. Да! Именно его, а не себя, как было еще секунду назад. Если бы он сейчас попался мне под руку я бы… задушила его собственными руками. Но сначала треснула бы по его напыщенной физиономии самой большой и тяжелой чугунной сковородкой. Посмотрела бы я тогда, что осталось бы от его самовлюбленной улыбки! Все восемьдесят восемь белоснежных начищенных зубов посыпались бы к моим ногам. Раздирающая меня ярость требовала выхода, поэтому я схватила подушку и швырнула ее изо всех сил в стену.

Вернее, я думала, что в стену. Но подушка, прямо в полете, коварно изменила траекторию и полетела не в стену, а в дверной проем, в котором очень некстати нарисовался дед с миской дымящейся каши в руках. Не ожидая нападения, он двигался неспешно и безмятежно, как вдруг вражеский снаряд, набитый перьями, сбил его с ног. Ярости во мне было предостаточно, и я всю ее вложила в бросок, так что ударная сила подушки была приличной. Дед пошатнулся, взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, тарелка с кашей выпала из его рук и полетела почему-то вверх и вбок, а не вниз, как предписывают законы гравитации.