Русалочьи сказки

Я старательно улыбалась, но мне хотелось плакать. Нет, не так. Реветь! Очень хорошо было с ними всеми, и стол был накрыт фантастически, очевидно, Габриэла постаралась. Но я чувствовала себя чужой здесь, а главное — виновной в том кошмаре, который и собрал всех этих людей. Моих близких, хороших людей, которым пришлось пережить столько страха из-за меня. Этот ужас все еще сидел во мне и ждал удобного момента, чтобы лопнуть, как гнойник. До этого праздника все худо-бедно терпелось, но теперь, когда они все вокруг меня, и все так хорошо вроде бы…

Крепясь, я продержалась несколько минут, потом встала, вежливо протиснулась между стульями и стеной и юркнула в подъезд. Проскочив наверх два пролета, села прямо на лестницу, и закусив рукав кофты, тихонько завыла. Слезы хлынули рекой. Поток накопленного за все эти дни лился, будто прорвало плотину. Кажется, я готова была биться головой о стену. Уткнулась в руки и приглушенно рыдала. Обо всем. Жалея себя, Машку, Толика, Лупиту, ее родителей, Маргариту, а главное — Санька. Вспомнила его отчаянно-бешеные глаза, когда он с размаху всадил себе нож в живот. Как загнанный зверь отгрызает себе ногу, чтобы спастись. А для него, получается, спасением было убить себя. Как же он дошел до этого? Что должно было случиться с ним, чтобы он так страшно закончил? Молодой, сильный, отец троих детей… Откуда такая жестокость?! При этом я как-то нечаянно забывала, что он почти убил моих друзей и готов был убить и меня. Ни разу не колеблясь и не сожалея, что оставит нашу дочь сиротой. Но у меня не получалось ненавидеть его. Наверное, это какой-то психический синдром. Была только жалость и горечь утраты некогда родного человека. Несмотря на то, что он еще жив. Даже если и выживет, ничего хорошего его не ждет. И что теперь будет с мальчишками?

На мое плечо легла рука. Я подняла голову. Габриэла.

— Рыдать лучше вместе, — сказала она, обняла меня и смачно, обильно разревелась.

Плакала она профессионально, с подвыванием, с какими-то невнятными жалобами, жестикулируя и раскачиваясь. И понятно, даже страшно представить, что пережили они с Никитой! Я поняла, что и она не выплеснула все это напряжение, и не только от недавних событий, а может, еще из глубокого прошлого. Но с каждой слезинкой ей становилось легче. Я от этой мысли даже стала успокаиваться.

Стукнула дверь, на лестнице показалась Танька с бутылкой вина в руках.

— Чего сидим ревем без меня? — подмигнула она.

Вскоре бутылка опустела, а мы шепотом выводили: «Зачем вы девочки-и-и краси-и-ивых лю-у-бите» и целовали друг друга в мокрые щеки.

— Всем ехать к нам! На Байкал! К Шаману! — совсем по-Лупитински горячо шептала Габриэла. — Всем найдем мужей! У нас там такие мужики! Все охотники! Мая! (Так она произносила мое имя) Мая, ты должна поехать к нам!

Я пьяно кивала и подтверждала, что да, я должна.

Тут нас хватились и пришли искать. И мы втроем принялись танцевать канкан. Сорвали аплодисменты. Раскланялись. И были препровождены за стол, где уже вообще все пели «Подмосковные вечера», «Катюшу» и «Рябинушку», пока по батареям не заколотили соседи. Очевидно, от зависти.

Потом мы все долго прощались, обнимались и говорили все такое, за что нам завтра будет неловко и стыдно.

Но, наконец, всех вынесло на заснеженную улицу, все рассортировались по такси и куда-то уехали. А мы с Сергеем остались.

Молча поднялись обратно, в квартиру. Не сговариваясь, стали убирать со стола. Он мыл посуду, я носила. Потом он вытирал ее, а я рассовывала еду по полкам. К своему стыду, я за всеми своими переживаниями даже толком не пригляделась к наготовленному. Теперь только все рассмотрела. И вдоволь напробовалась с каждой тарелки.

Наконец, мы навели порядок.

Было уже далеко за полночь. Я подошла к окну, поняв, что очень скучала по этому виду, и просто не зная, что делать дальше. Как это обычно происходит? И желательно, уточнить: как ЭТО происходит у маломобильных людей в гипсе? Как соблазнять красивого мужчину, когда болят швы и ушибы? Голова шумела от алкоголя и усталости.

Сергей, будто подслушавший мои мысли, поднялся.

«Хочет уйти, наверное» — пьяно подумала я и вслух попросила:

— Останешься?

Он улыбнулся.

И мы просто лежали в обнимку, и я полночи рассказывала ему про свое детство, про то, как ночами так же в темноте сочиняла сказки, глядя на тени от тюля на стене. Как представляла, что это театр, особенно, если от сквозняка тюль качало, я видела и фигурки, и игру актеров, и танцы. С тех пор привыкла разглядывать узоры везде, где нахожусь, и искать в них скрытые рисунки.

А он рассказал, как маленьким жутко боялся темноты, и придумал, что возле его кровати стоит солдатик, из набора оловянных фигурок, только большой. И своей винтовкой отпугивает всех монстров, змей, пауков и крыс.

— Он и сейчас иногда меня охраняет, — шепнул он, целуя меня в нос.

— Теперь тебя охраняю я, — серьезно заявила я и уснула.