Русалочка

Думаю, несложно представить, как встрепенулся провинциальный Кройссен летом 1882 года, когда на несколько дней внимание всей европейской богемы было обращено к соседнему Байройту. Премьера была назначена на 26 июля, но еще за месяц в каждом закоулке Хабергассе неугомонные сплетницы вздыхали и охали: «Видели ли вы новые аллеи в Байройте?», «Не знаете ли, где остановился кронпринц?», «Правда ли, что на премьеру пожалует русский царь с семьей?» и прочая, прочая. У любого, кто, к несчастью, в ту пору оказывался в Хабергассе, начиналась страшная мигрень.

Но в одном, безусловно, все эти пресловутые сплетницы были правы. Господи, как же изменился Байройт за неделю до премьеры «Парсифаля»! Старинный уездный городок превратился в культурный центр всей Германии, если не Европы. Живая музыка, гастролирующие артисты, литературные салоны и знаменитые на всю Баварию ярмарки и выставки – все это обрамлено вычищенными до блеска бульварами, свежей зеленью аллей и парков, заново выбеленными фасадами домов в центре города. Повсюду восторг, гостеприимство и отменное баварское пиво: жизнь фестивального Байройта на неделю превратилась в настоящую сказку.

Желающих попасть на Байройтский фестиваль было настолько много, что провинциальный городок не смог вместить всех гостей: многим пришлось расположиться в пригородах Байройта, чем, кстати, с пребольшим удовольствием воспользовались те, кто предпочитал тишину или же дешевизну. Надо сказать, имперские власти и тут постарались на славу: между Байройтом и пригородами были пущены дополнительные экипажи, да и в самих городах карет прибавилось.

Вот тогда наступил черед ликовать городкам и деревушкам, соседствующим с Байройтом. Жители пригородов взахлеб обсуждали, какой гость, не нашедший себе приюта в Байройте, пожаловал в их дыру. Кому-то достался министр финансов, кто-то получил курфюрста с семьей, а в Кройссен, по слухам, должен был пожаловать датский консул с женой.

Всего лишь за день о таинственном консуле было сложено столько легенд, что хватило бы на пару фольклорных сборников. Нашлась добрая сотня людей, утверждавших, что они лично знакомы с консулом: их показания чуточку расходились, но все они клялись и божились, что неведомый гость – еще тот плут и обманщик, что в постоялый двор его пускать нельзя и что приедет он вовсе не для того, чтобы насладиться Вагнером, а для того, чтобы шпионить и сеять интриги. В одном лишь никто не сомневался: консул обязательно окажется престарелым брюзгой в замусоленном мундире, скупым до невозможности, а его жена непременно будет заносчивой зазнобой, скандальной и капризной.

Каково же было удивление кройссенских сплетниц, когда из экипажа, остановившегося в Хабергассе, вышел ослепительный красавец тридцати лет, одетый по последней моде, с еще более молодой спутницей-блондинкой в открытом до неприличия платье. Толпа зевак все еще ждала, когда из экипажа появится брюзга в мундире, но последние сомнения были развеяны, когда навстречу молодой паре выбежали два лакея и начали перетаскивать многочисленные чемоданы из экипажа в постоялый двор. В постоялом дворе консул не задержался: сделав все необходимые записи в гостевой книге, он вместе со спутницей уехал кататься по городу.

Вы не представляете, какое началось волнение: глянешь со стороны – будто бунт. Кто-то начал утверждать, что на безымянном пальце у красавца-консула не было кольца, кто-то вспомнил, что видел роскошную блондинку в обнимку с каким-то ландграфом на первой полосе одной из мюнхенских газет. Для разрешения споров выкрали из постоялого двора гостевую книгу: действительно, у консула и его спутницы были разные фамилии, а значит, датский красавчик был холост и потому еще более привлекателен.

Так или иначе, консула звали Эрик Стормгард, и теперь об этом знал весь Кройссен. В постоялый двор он вернулся поздно, громко ругаясь при этом со своей спутницей. На следующий же день он завтракал в одной из блинных в Хабергассе в одиночестве, совершенно не обращая внимания на многочисленных воздыхательниц, внезапно заполонивших совсем не популярную до этого забегаловку. Стормгарда стали наперебой приглашать в различные заведения, зная, что за ним потянется целый рой поклонниц, однако консул предпочитал завтракать в той самой ничем не примечательной блинной в Хабергассе. Здесь, за одним из старых, обшарпанных столиков, и состоялась первая встреча простой кройссенской портнихи и датского консула.

За день до этого, 20 июля, все баварские газеты писали о невероятном скандале в актерской труппе Байройтского театра. Платье, сшитое на заказ в Париже, не подошло Амалие Матерна, оперной диве, исполняющей партию дикой красавицы Кундри. То самое платье, в котором заклятая грешным чародеем Кундри в окружении цветочных дев пытается соблазнить Парсифаля.