Русанов

Экипаж «Дмитрия Солунского» в те дни также не оставался без дела. Почти две недели у Больших Горбовых островов (включая острова Большой Заячий и Берха) занял промер и исправление существующих карт, причем были обнаружены очередные норвежские хижины. Выходило, что иностранные хищники планомерно осваивали русскую территорию, используя благоприятную для себя экономическую и природную ситуацию, — они могли отправляться на промыслы из своих незамерзающих портов в то время, когда Белое море для поморов еще оставалось скованным льдом. Однако опасения за неблагоприятное развитие событий с приходом «Сириуса» благополучно разрешились — интересам России на далеком полярном архипелаге на будущее ничто не угрожало, и они получили официальное признание. Обстановку изменили к лучшему не рейсы сторожевика «Бакан» под андреевским флагом (не задержавшего ни одного нарушителя), а действия на месте самого Русанова и участников его экспедиций, что позднее получило (как мы убедимся) официальное подтверждение. Не понадобилось ни стрельбы, ни лихих налетов — достаточно было продемонстрировать хищникам, что их деятельность находится под контролем. Своими действиями Русанов явно опережал неповоротливую петербургскую бюрократию, которая лишь 5 сентября наконец-то отдала распоряжение Сосновскому: «Разрешаю Вашему Превосходительству выселение с острова Новой Земли норвежских экспедиций… Озаботьтесь, чтобы посылаемый с этой целью отряд стражников был достаточно численным и хорошо вооруженным» (Попов, 2001, с. 224). Можно представить, каким европейским ненужным шумом обернулось бы подобное развитие событий, но Русанов обошелся без стражников.

С завершением официальной части экспедиции наступал решительный момент. Теперь Русанов принимал на себя всю ответственность за дальнейшее развитие событий, даже если в этом решении он располагал согласием и поддержкой капитана Поспелова и ледового лоцмана Вылки. Тем не менее окончательное решение зависело от совпадения реши-мости всех трех, когда стопроцентного успеха гарантировать не мог никто. Однако накопленный опьгг позволял предполагать, что в случае, если фортуна повернется к участникам похода спиной, усилиями всех троих будет найден какой-то выход из самой безысходной ситуации. Это было их единственной общей гарантией, требовавшей от всех участников непоколебимого доверия и веры в успех общего дела. С этим настроением и начался самый ответственный и самый опасный заключительный этап экспедиции.

В ночь с 25 на 26 августа барометр рухнул на 10 миллиметров, и вскоре бурный юго-восточный ветер развел сильную волну, срывая гребни и поднимая облака водяной пыли. «Дмитрий Солунский», тяжело переваливаясь, карабкался с волны на волну под штормовыми парусами. «Судно очень сильно качает, большой крен, — указано в отчете экспедиции. — Все, что не крепко увязано и уложено, словно по волшебству переносится с места на место. По каюте летают ящики, ведра, угли из печки, ружья, а висячая лампа исполняет какой-то фантастический танец. Большая часть членов экспедиции смирно лежит по своим койкам, страдая морской болезнью» (1945, с. 149). В этих условиях не было возможности обследовать район Русской Гавани или гавани Мака, на что рассчитывал Русанов совсем еще недавно — не повезло…

Почти сорок лет единственной более или менее достоверной картой берегов, вдоль которых был проложен путь «Дмитрия Солунского», оставалась карта немецкого географа Августа Петерманна, составленная на основе судовых журналов норвежских промысловиков. Однако любой специалист скажет, что при всех достоинствах карта, возникшая в тиши кабинета, будь ее составитель семи пядей во лбу, будет уступать по многим показателям той, что в муках рождается непосредственно на местности под суровым полярным небом, несмотря на все страдания ее создателя от холода, ветра, сырости и прочих полярных прелестей… «Мы могли только убедиться, — позднее отметил Русанов, — в чрезвычайной неверности существующих карт, но, к сожалению, нам не удалось сделать хотя бы глазомерной съемки этих берегов. Мы никак не могли найти тех мысов, что указаны на карте. Встречали острова не там, где им следовало быть. Например, имеющиеся на карте очертания мыса Литке и положение островов Баренца весьма мало напоминали те, что мы видели перед собою» — это было написано про те самые места, в которых за восемьдесят лет до Русанова путался Ф. П. Литке — положение с тех пор практически не изменилось. Поэтому понятно стремление Русанова как-то способствовать изучению и этой части Новой Земли, однако поставленная цель заставляла его идти вперед, на ходу отмечая проблемы и делая заявки на будущее.