Русанов

Другой участник той же экспедиции немец Барто фон Левениг своими записками рисует несколько иную, причем во многом противоречивую, картину, вместе с тем отмечая главное: роль государства в деятельности своих подданных на Шпицбергене, причем весьма убедительно. Во времена датского владычества (то есть до завершения Наполеоновских войн) рыбный промысел в норвежских водах принадлежал казне, а местные жители прибыли от него не имели — вот с чем связано их стремление на Шпицберген, в чем им способствовали сами русские в самом конце XVIII века! «Первой попыткой попасть из Хаммерфеста на Шпицберген следует, быть может, считать полунорвежскую экспедицию, которую один тамошний купец снарядил в 1795 году совместно с русскими». Поначалу норвежцы действовали на архипелаге только в летнее время, поскольку первая норвежская хижина, пригодная для зимовки, была построена лишь в 1822 году в Конгс-фьорде.

По мнению фон Левенига, экономическое преимущество русских в XIX веке заключалось в том, что они соглашались работать на худших условиях по сравнению с норвежцами, что, разумеется, имело и обратную сторону. «Что же касается конкуренции с Россией, то норвежская предприимчивость заметно прогрессирует, — отмечал немецкий исследователь, — тогда как деятельность русских постепенно стихает… Русские предприниматели жалуются на то, что их люди доставляют им множество неприятностей, в большинстве случаев приходится довольствоваться парнями из отбросов общества, быть может, даже преступниками». Один русский деятель, также претендовавший на свою долю в эксплуатации богатств Шпицбергена (некто Фролов), выразился еще более определенно: «Хозяева стали нанимать молодых или пьяных негодяев, которые губят ладьи или продают груз на сторону» (Иванов, 1935, с. 18). К сожалению, как показали ближайшие события, последнее суждение оказалось, увы, верным, о чем повествуют события на русской шхуне «Григорий Богослов».

Шхуна с кормщиком Иваном Гвоздаревым (ранее сотрудничавшим с Пахтусовым на Новой Земле) отправилась в мае 1851 года из Кеми на Карельском берегу Белого моря на Шпицберген с экипажем из десяти человек, но возвратилась в сентябре лишь с тремя моряками на борту — братьями Исаковыми и неким Дружининым, которые объяснили, что кормщик вместе с четырьмя моряками пропал в шторм на карбасе во время охоты на белух, еще один член экипажа умер, «долго промаявшись животом», а другой скончался с перепоя в норвежском городе Берлевоге, представив соответствующее медицинское свидетельство. Даже если какие-либо подозрения и возникали, наличие злого умысла или преступления доказать было невозможно, и тем не менее…

Год спустя шкипер норвежского судна обнаружил в одной из русских хижин на берегу бухты Колсбэй два трупа поморов, а также ружья с вырезанным на прикладе русским текстом, который норвежец не мог прочитать. По возвращении он передал свои находки официальным путем русским властям. Содержание легко читаемого текста на деревянных частях охотничьего оружия не оставляло сомнений: «Простите нас, грешных. Оставили злодеи, Бог им заплати. Донести нашим семействам» и «Мы двоима оплакали свою горькую участь, ушли в Рымбовку. Это было в Кломбае 1851 года 8 августа поехали за оленями со шхуны и оставили товар Здесь хозяин с 2 человеками ходили по берегу 3 дня, затем приехали. Гвоздарева стрелили 11 августа Колуп. Убежал Иван Тихонов. Убежал Андрей Каликин. Пострел ил Ивана Гвоздарева Колуп-собака». Преступникам оставалось только сознаться и в деталях рассказать о захвате судна и сопутствующих обстоятельствах, развивавшихся по классической пиратской схеме.