Русофобия. История изобретения страха

Если для исследователя главное — докопаться до истины, то для пропагандиста Фредерика Лакруа важно было искать то, что хотелось найти, видеть только то, что нужно было увидеть, и писать о том, что от него желали услышать. Лакруа не просто выполнял поставленную задачу, он выражал культурный запрос значительной части публицистов и политиков, сознательно нагнетавших тему «русской угрозы». Несмотря на заявленную историчность труда, к истории этот пасквиль не имеет никакого отношения. А вот к политической пропаганде — самое непосредственное. И эта работа демонстрирует, что набор штампов, стереотипов и методов антироссийской пропаганды вовсе не изменился. Расширился лишь охват аудитории, и гораздо быстрее стала распространяться информация. Поэтому и книга Лакруа постоянно переиздаётся и встречает самый живой интерес современных европейцев, искренне соглашающихся с ужасным образом неизменно варварской России.

Полиглот Ксавье Мармье и его «Письма о России, Финляндии и Польше»: взгляд критический, но уравновешенный

Если Фредерик Лакруа познал сущность российской власти на расстоянии, совершив воображаемое путешествие, то его соотечественник, писатель, поэт, историк литературы, переводчик, журналист, путешественник, член Французской академии Ксавье де Мармье (1808–1892) посетил Россию в 1842 году, спустя три года после путешествия маркиза де Кюстина. Сейчас его имя, как и имена многих других иностранных путешественников, в России почти неизвестно, но в XIX столетии Ксавье Мармье был весьма популярен среди российской элиты как знаток истории, культуры и литературы[1029].

У Мармье были потрясающие способности к языкам, и перед поездкой в Россию он занялся изучением русского. Вероятно, в 20-х числах мая он оказался в нашей стране; побывал в Петербурге и Москве; вернулся в столицу и оттуда через Варшаву направился на родину, а уже в декабре 1842 года опубликовал первую статью о России. В 1843 году в двух томах вышла его книга «Письма о России, Финляндии и Польше» (переиздана в 1851 году). В 1844 году появился её немецкий перевод. А в России книга была немедленно запрещена.

Перед нами уже не жёсткий антироссийский пасквиль в духе Ф. Лакруа, а вполне спокойное повествование. Книга написана в форме писем, и каждое письмо адресовано разным людям. Чтобы понять, почему книга пришлась не по нраву императору Николаю Павловичу, стоит обратить внимание, например, на главу, посвящённую дворянству, администрации и крепостному праву. Эта глава посвящена историку Ж. Мишле, а начинается она с заочного диалога с уже знакомым читателю Адамом Гуровским, автором книги «Цивилизация и Россия»[1030], в которой тот поёт дифирамбы российским властям. Между тем, отмечает Мармье, просвещённая российская элита не могла серьёзно воспринимать этот поток лести и панегирик императорской власти. По словам Мармье, Гуровский изобразил Петра I столь великим, что рядом с ним Карл Великий и Наполеон выглядят весьма посредственными правителями[1031]. Собственно, именно так реагировала европейская читающая публика на книги, в которых формировался позитивный образ России: их авторам просто не верили, полагая, что такие книги написаны либо на деньги русского правительства, либо из-за страха перед ним, но никак не по собственному убеждению.

Как отмечает Ксавье Мармье, он попытался представить обширную панораму российской действительности: «Мы не хотим ни льстить России, ни клеветать на неё, у нас нет иного желания, кроме как сказать правду. Поэтому мы и предприняли наше исследование по оригинальным источникам»[1032]. Это тоже общая черта авторов, пишущих о России: все они сообщают исключительно правду о «стране царей» и исключительно по оригинальным источникам.

Анализ социальной системы Российской империи Мармье начинает с дворянства. Причём вначале в его описании всё выглядит вполне достойно, и читатель может подумать, что автору импонирует высшая российская знать. Так, по его мнению, «институт аристократии, реформированный Петром — самый либеральный и демократичный из всех существующих[1033]; «чиновничество рекрутируется во всех классах общества, в университетах и военных школах, в конторах и литературных кругах. Без сомнения, российская бюрократия является одной из самых умных и трудолюбивых из всех существующих»[1034].