Русофобия. История изобретения страха

Это выводит на очень важную проблему, связанную с влиянием русофобских настроений на принимаемые политические решения. Общественное мнение становится фактором, не учитывать которое правящие круги уже не могли. Несмотря на то что газеты и журналы были формально адресованы массовой аудитории, зачастую их действительной целью было стремление повлиять на процесс принятия политических решений[1069].

О глубинной русофобии как важнейшем факторе Крымской войны пишет и О. Файджес. По его мнению, русофобия, которую он трактует как иррациональный страх перед Россией, страной «дикой, агрессивной и по самой природе своей захватнической, но вместе с тем хитрой и коварной, чтобы втираться в доверие и применять против Запада „невидимую силу", господствовала в умах „просвещённого общества" Старого Света веками, усилилась после прокатившихся по Европе революций 1830-х и 1840-х годов, была подогрета Польским восстанием, достигла пика в годы Крымской войны, но никуда не делась и после неё, благополучно перешагнув и в двадцатый век…»[1070]

Лорд Пальмерстон весьма ловко использовал антирусские настроения, которые усиленно насаждались в обществе, а война с Россией была для него, помимо прочего, средством достижения поддержки со стороны общественного мнения. Антирусские заявления сделали Пальмерстона настолько популярным, что проводимая им внешняя политика в сознании общественности стала отождествляться с защитой «британских ценностей», а любого, кто пытался остановить сползание к войне, пресса буквально шельмовала. Так произошло с Ричардом Кобденом (с его памфлетом было связано распространение термина «русофобия») и Джоном Брайтом, — пресса объявила их «прорусскими» и, следовательно, «не англичанами». Даже принц Альберт, чьи «континентальные» привычки раздражали публику, подвергся нападкам как «немец» или «русский», что для многих англичан было примерно одним и тем же[1071].

* * *

Годы Крымской войны были отмечены всплеском антирусской пропаганды и наиболее острыми выпадами в адрес России. В Европе появилось множество газетно-журнальных публикаций, карикатур с марширующими медведями, памфлетов и книг, посвящённых описанию варварской и дикой природы русских и их государственности (многие карикатуры оказались востребованными на Западе при характеристике современной России)[1072]. Как отмечал Дж. Х. Глисон, укрепление враждебных стереотипов в 1853 году произошло так быстро именно потому, что форма уже была создана двумя десятилетиями раньше. В 1850-е годы к набору антирусских штампов добавляется образ великодушной Англии, приходящей на помощь несчастной Турции. Россия, как и подобает злодею, изображается в виде дьявольской, коварной страны, которую, однако, легко победить, обладая мужеством и превосходящим по мощи флотом. Турция выступала в образе несчастной девушки (как в своё время Польша), храбро бросившей вызов насильнику, а Великобритания — в образе доблестного странствующего рыцаря, спасающего прекрасную даму[1073]. Когда в 1854 году Уркварт создал «Ассоциацию защиты Турции», к ней присоединилось несколько тысяч радикалов[1074]. При этом английская общественность настаивала на поддержке Османской империи, а не на поражении России. По мнению Дж. Х. Глисона, если бы российская политика была столь же компромиссной, как в 1839 году, войны удалось бы избежать[1075].

Как и в случае с Великобританией, французская пресса также оказывала активное влияние на внешнюю политику Наполеона III, особенно провинциальные католические издания, призывавшие к войне с Россией с самого начала спора о Святых местах. Для провинциальных газет эта «священная война» являлась, помимо прочего, удобным предлогом, чтобы укрепить в самой Франции позиции католической церкви. Баррикады 1848 года разделили французов, но борьба за веру, как надеялся Наполеон III, вновь их сплотит[1076]. Католики имели большое влияние на режим Второй империи, и католическая церковь подталкивала императора к войне.