Русофобия. История изобретения страха

Вслед за Духинским Мартен описывает русских как склонный к деспотизму варварский народ неевропейского (туранского) происхождения, несправедливо присвоивший себе историю Руси. Соответственно, русское, или московитское единство — это единство туранское, пытающееся, как и европейская ассоциация, реализоваться во многих формах[1288].

Многочисленными «историческими фактами» он обосновывает тезис о том, что русские и европейцы принадлежат к разным историческим расам — туранской и арийской. Во введении он размышляет о расах и национальностях и подчёркивает, что расы формируют первую стадию человеческой истории, нации же составляют её вторую стадию[1289].

Туранская раса является посреднической ветвью между белой, по преимуществу, расой, то есть ариями, и жёлтой расой китайцев и индокитайцев. Если по своему физическому типу московиты ближе к европейцам, нежели к китайцам, то по своим моральным и социальным тенденциям они гораздо ближе к китайцам[1290].

У арийцев гений изобретательный, индивидуалистичный, религиозный, метафизический. Им свойственно стремление к гражданской и политической свободе, собственность воспринимается как проявление индивидуализма, ценятся сильная личность и дух прогресса[1291]. Представители туранской расы отличаются неспособностью приобщаться к религиозным ценностям и культурным идеалам, поэтому они и не являются ни создателями мировой религии, ни творцами шедевров мирового искусства. Отсутствие духа изобретательности и инициативы, неспособность сформировать нацию, неготовность к свободному правлению, слепое подчинение власти, неразвитое чувство индивидуальности, способность к заимствованиям и подражание только внешним формам, стремление к кочевой и общинной жизни, подвижное тело и статичный дух, отсутствие всякого спонтанного прогресса — таковы отличительные свойства представителей туранской расы[1292].

Тягу московитов к подчинению Мартен объясняет именно их природой, точнее, их недоразвитостью, подчёркивая, что такое чувство возникает у народов, находящихся на очень низкой ступени культурного развития. Этот вопрос ставил ещё Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» и ответ на него давал в том же духе: рабство — это качество, имманентно присущее русским. По мнению А. Мартена, «фанатичное преклонение московитов перед силой, персонифицированной в лице одного человека, есть не что иное, как извращение древней практики почитания патриархальной власти…»[1293] Тот факт, что в Европе теории патриархального происхождения королевской власти активно развивались ещё в XVII веке в концепциях Р. Филмера, английского короля Якова I Стюарта, историку Мартену, безусловно, прекрасно известен, однако он предпочитает им пренебречь.

Изначально союз туранских племён, продолжает Мартен, был татарским и ассоциировался у европейцев с именами Аттилы, Чингисхана, Тамерлана и османскими султанами, а в эпоху Петра Великого и его преемников приобрёл европейские черты. В результате «московиты стали ещё более опасными, потому что они начали притворяться европейцами»[1294].

Как видим, Мартен активно развивает глубоко укоренившееся к тому времени в сознании европейцев мнение о русских (в его интерпретации — московитов), как о нации подражателей, которые могут копировать у Европы только внешние формы, не вникая в суть вещей и не в силах их постичь.

Если европейская жизнь, отмечает Мартен, «базируется на трёх источниках: христианстве, рыцарстве и современной философии с принципами права, свободы и гуманизма», то Московия, внешне христианская, «так и не впитала в себя вполне подлинный дух христианства, который упорно подменялся суеверием, невежеством и в особенности раболепием клира. Её высшие сословия не знали рыцарского достоинства. Что касается философии, то обыкновенно они просто повторяют уже существующие идеи без всякой веры в их истинность и выражают чувства, не испытывая их…»[1295]

Московия, по словам Мартена, переняла христианство и славянский язык, «однако полностью сохранила обычаи, нравы и идеи, совершенно чуждые славянам, равно как и другим европейцам»[1296]. При этом даже под игом монгольских владык Московия не прекращала мечтать о завоевании славяно-русских земель. В итоге «московские цари не успели ещё отряхнуть с себя пыль монгольских степей, как уже стали мечтать о всемирной монархии»[1297].