Русофобия. История изобретения страха

В 1871 году французский философ Эрнест Ренан (1823–1892) записал свои собственные апокалиптические страхи: «Славяне, подобно дракону Апокалипсиса, чей хвост сметает за собой треть небесных звёзд, когда-нибудь притащат за собой стада Средней Азии, древних подданных Чингисхана и Тамерлана <…> Вообразите, что за груз обрушится на всемирную чашу весов, когда Богемия, Моравия, Хорватия, Сербия, всё славянское население Оттоманской империи сгрудится вокруг огромного московитского сгустка»[1339].

Но если либералы в целом были вполне оптимистичны по отношению к пореформенной России и даже возлагали на неё надежды, то мыслители левого направления таких иллюзий не испытывали. Как отмечает С. Г. Кара-Мурза, представление о России как об азиатской империи, стремящейся покорить Европу, — «примитивный миф, но он был оживлён в конце XIX в. практически без изменений»[1340]. И это наглядно проявилось в публицистике Фридриха Энгельса.

В декабре 1889 — феврале 1890 года по просьбе участников первой русской марксистской группы «Освобождение труда» Энгельс написал статью «Внешняя политика русского царизма». Это были годы непростых российско-германских отношений, канун заключения русско-французского союза, однако позиция Энгельса объясняется, на мой взгляд, не хитросплетениями внешней политики Германской империи, а устойчивым негативным восприятием России.

Русскую дипломатию Энгельс характеризует как «своего рода современный орден иезуитов, достаточно мощный, чтобы преодолеть в случае необходимости даже царские прихоти и коррупцию в своей собственной среде»[1341]. В этом плане Энгельс идёт вслед за Мишле, отмечавшим, что российские «послы, дипломаты, наблюдатели и шпионы разного звания и обоего пола — все они составляют единое сообщество, исповедующее нечто вроде политического иезуитства»[1342].

В целом же в этой статье Энгельс развивает стереотипы и мифы о России, сформировавшиеся столетия назад. Геополитические условия в конце XIX века изменились, изменилась и Европа, и сама Россия, а взгляд на неё — нет. Россия и её внешняя политика представляются статичными и вечными.

Рассуждая о постпетровской эпохе, особый акцент Энгельс делает на стремлении России овладеть Константинополем: «Царь-град в качестве третьей российской столицы, наряду с Москвой и Петербургом, — это означало бы, однако, не только духовное господство над восточно-христианским миром, это было бы также решающим этапом к установлению господства над Европой. Это означало бы безраздельное господство над Чёрным морем, Малой Азией, Балканским полуостровом»[1343].

Такова цель России, подчёркивает Энгельс, и в конце XIX века. Он опасается, что европейские государства, страшась революционных потрясений, однажды сами «охотно швырнут» российскому государю «Константинополь, Босфор, Дарданеллы и всё, что он только потребует, лишь бы он защитил их от революции»[1344].

В панславизме, именуемым Энгельсом «нелепым антиисторическим движением, поставившим себе целью ни много ни мало, как подчинить цивилизованный Запад варварскому Востоку, город — деревне, торговлю, промышленность, духовную культуру — примитивному земледелию славян-крепостных», он также усматривает стремление России подчинить себе всю Европу. В каждом шаге России он обнаруживает «претензию рассматривать всю Европу как достояние славянского племени и, в особенности, единственно энергичной части его — русских <…> той империи, которая за последние 150 лет ни разу не теряла своей территории, но всегда расширяла её с каждой <…> войной»[1345].

Поэтому спасение от господства России Энгельс, как и его предшественники, видит в революции, но уже в самой России: «Таковы те обстоятельства, в силу которых Западная Европа вообще, и западноевропейская рабочая партия в особенности, заинтересованы, весьма глубоко заинтересованы, в победе русской революционной партии и в свержении царского абсолютизма»[1346]. Ведь если в России разразится революция, то у власти не будет «ни времени, ни желания заниматься такими ребяческими затеями, как завоевание Константинополя, Индии и мирового господства»[1347].

Как видим, в своей работе Энгельс развивает классические мифы о «русской угрозе» и стремлении России подчинить себе весь мир, а революция в России представляется ему способом её ослабления и превращения во второстепенную державу. Собственно, об этом писали разные авторы задолго до него, но теперь его идеи были взяты на вооружение в самой России.

Русофобия в США