Русофобия. История изобретения страха

Да, в России есть крепостное право, но это скорее исторический фон, на котором разыгрывается мелодраматическая история совершенно в духе «Рабыни Изауры». Крепостной Иван — воплощение лучших черт русского народа. Он с детства страдал от своего рабского состояния, но благодаря доброму помещику и таланту выбился в люди, стал «музыкальным львом» в Петербурге. Если в работах времён Крымской войны Леузон Ле Дюк заявлял, что патриотизм — это качество, незнакомое русским («Патриотизм! Россия совсем не понимает этого чувства!»[1376]), то теперь он утверждает прямо противоположное: «Любовь к отечеству, может быть, является определяющей чертой русских. Они любят родину как царицу, как мать, в этом есть что-то религиозное. В их глазах, в их языке это не просто Россия, это Святая Русь»[1377]. И, что удивительно, эта любовь больше всего проявляется у крепостного, нежели у свободного человека: «Чем крепостной держится на этой земле? Домом, деревней, где он родился? Нет. Он знает, что в любой момент простой каприз помещика может его всего этого лишить. Семьёй? Нет, малейшее происшествие может разрушить эти связи. Самим собой? Нет, разве крепостной себе принадлежит? Единственное, чего у него никто не может отнять — это его родину»[1378].

В роли же одного из главных злодеев выступает управляющий немец Садлер — понятно, напряжённость во франко-немецких отношениях усиливалась. И если в работах времён Крымской войны самодержец — главный творец зла, да и в целом «самодержавие годится только для зла»[1379], то теперь у злодеев Леузон Ле Дюка совершенно иной облик. Самые несчастные — это жертвы мелких собственников или управляющих, вот таких немцев Садлеров.

А взгляд царя, каким бы проницательным он ни был, не мог проникнуть во все углы обширной империи[1380]. То есть самодержец — это защитник, а «ручное управление» — благо.

В следующий раз к русской теме и опять в жанре романа Леузон Ле Дюк обратился в 1879 году, то есть уже после Франко-прусской войны, в условиях франко-германских военных тревог и начавшегося русско-французского сближения. Если «Иван» — роман о крепостном, то теперь автор предметом изображения выбрал русскую элиту, аристократию, поместив в центр повествования русскую княгиню. Первая часть романа называется «Галантная Одиссея русской княгини», вторая — «Княгиня Гуркофф, продолжение галантной Одиссеи русской княгини»[1381]. Речь идёт о русской княгине по фамилии Славонофф (Славонова), в замужестве — Гуркофф (Гуркова).

Каковы были цели и задачи Леузон Ле Дюка в годы Крымской войны, читатель помнит: разоблачить и демонизировать образ России. Теперь же, как отмечает автор в предисловии (его текст датирован декабрём 1878 года), важно показать, какую роль в развитии европейской цивилизации может сыграть русская элита. Теперь Россия не противоположна европейской цивилизации, она не вызывает неприязни, а, оказывается, может этой цивилизации что-то дать. По крайней мере, так можно подумать. Но из содержания первой части романа это отнюдь не следует.

Итак, речь идёт о русской девушке, 18-летней Анне Павловне, единственной дочери князя Славонова, старого генерала, воевавшего на Кавказе и в Крыму, а теперь проживающего в Ярославской губернии (Ярославль автор знает лучше всего, поэтому герои его романов родом из этих мест). Мать девочки умерла при родах; Анна росла как вольная птица, но, когда ей исполнилось двенадцать лет, всё изменилось: к ней была приставлена немка-гувернантка по фамилии Стадлер (а в романе «Иван» был управляющий Садлер, то есть особо над фамилиями автор не задумывался, либо у него были свои резоны). Как видим, тут снова поднимается немецкая тема, причём немцы — главные враги. Злобная немка не только муштровала девочку, она весь дом держала в ежовых рукавицах, да ещё и распоряжалась деньгами и, как выяснилось потом, приворовывала. Это не помешало ей стать очень набожной и приобщиться к православной вере. Отец же Анны, генерал Славонов, как и вся русская элита, к православию относился равнодушно, однако к старости стал набожным. Но тут автор в очередной раз прибегает к старому клише, которое применял в своих прежних работах: старый генерал, как и все русские, выполнял православные обряды лишь как особый вид гимнастики[1382].