Взяв на юг, я минут через семь был на Ленинградском. Некогда так, в ночи, я ходил за сомнительным счастьем, чтоб отыскать Её - воплощение грёзы, выпить в компании и развить модерновую, злую мысль. Двести лет спустя я помчал в такси, чтоб в ночных огнях переехать Камер-Коллежский вал, Скородом, предваряющий Центр, - и вылезти. Растревоженный, в сполохах и под рэп из динамиков, задеваемый встречными, я прошёл на второй этаж эксклюзивной пивной, в зал столиков деликатных конструкций с хрупкими стульями. Мест хватало. Я сел, чтоб видеть. Я хотел болтовни, драк, смеха - и даже смерти, лишь бы вовне быть, а не внутри себя. Взявши 'Гиннеса' (пусть фатеровы ампулы не могли качать в мой желудок секрет), в пальто, свесив полы, я стал смотреть вокруг. Здесь кутила солидная и пристойная публика, иностранщина. Я отвёл взгляд на кружку... Ишь, пузырит как... Всё мчит к свободе. Всё мнит сбежать в сём мире, выйти за рамки, в кои поставлено. Я и сам вот... Но, впрочем, хватит. 'Будь, Ника, с Тошей и с внуком Митей!' - выпил я с тостом. Анечка ведь когда-нибудь разболтает всё... Ну, а я уже... Рэп сменился вдруг 'Yesterday...' Да, 'Вчера'. Всё - вчера. Днесь - мой рак, месяц жизни. И ещё бр'aтина... Сбыть её!! Сбыть с квашнинством и со всей русскостью!! О, я ведаю, чт'o они, когда кажется, что любить, верить в Бога, быть, дескать, истинным может только Квашнин как русский. Это и создало, что я есмь: труп... Завтра же! Я продам её завтра же! А потом - Марку в Квасовку, примирить чтоб с Закваскиным. В духе нового Агасфера, коим я рад стать.
Вылакав кружку, я улыбнулся. Мне хорошо пока. Плохо будет мне позже. Разум туманился, но я выделил хеканье. Да никак это Шмыгов?! - напоминанием, что я должен свести их как-нибудь с Маркой... Он сидел в уголке с тем мальчиком в белой куртке с поднятым воротом, над каким стыли 'oкулы под мочалкой причёски. С узкою челюстью, что бросала [и] в ходе речи, мальчик - как колли... Вроде, 'Калерий'?
- Ты спициально? Я ни хочу пивас. Жри ты сам его, пидарасина. Объиснял тибе, что хочу в притон клёвый? Псих ты, блин, панцирный!
- Ну, Калигульчик... - урезонивал Шмыгов, бывший спиной ко мне.
- Я фигню ни люблю. Я прикид люблю. Где вино?
Шмыгов стрельнул очками ниже прилизанной своей проседи (парика?) и блеснул серьгой в ухе. - Кельнер!
Он углядел меня и зацикал Калерию.
- Что тише, тише?! - нёс тот капризно. - Ты обищал мне! Где твои Англии?
Я позвал их (для дела), но Шмыгов начал, севши напротив и скомороша:
- Мы они самые. Blue! Не знали?.. Кельнер, чёрт! Вин! Французских! Вы здесь случайно, сэр?
- А серьга золотая, в ухе-то? - посмеялся я.
- ЗолоТАЯ-с!! - Бель глаза Шмыгова разом вспучилась. Он стряхнул пепел в пепельницу. - O times, customs! Я в биографии пишу холост. Сердце же занято... Вы знакомы? Это Калерий, друг как бы сердца. Квашнин, мой студенческий конфидент... Сведёт меня, если помнит, с неким Гэ Маркиным, у которого я хочу взять баксоу. Так-то, друзья мои! Встреча, верится, поворотная; для усех причём!
Но Калерий напрягся. Был он прыщавый.
- Любы творя с младым, в сём потребу имам, не можеш насытица, токмо жаждуще бдеи над, и дивляху красотам е... - хмыкал я.
Взлаяв смехами, Шмыгов лил вино по бокалам. - Выпьем за дружбу... Нет, пьём за всё!.. Сэр, пиво с 'Флери' мешать?
- Ничего. - Я отведал и пива.
Он, опростав бокал, снял очки. - Мы искали Лолиту, и что сыскали? Мальчика. Он подлец и вполне вероятно, что меня бросит. Ну, да и fuck с ним!
- Притормози, Филей. Не грузи. - Пара 'oкул в нас вперилась.