Русология (СИ)

Я впихнул сумку в хлам ветхой обуви, старомодных пальто и прочего, помещённый над кухней и вынуждавший мой рост склоняться, - на антресоли.

- Так... - хмыкнул Шмыгов. - Good! Ну, увидимся! Он подмётки рвать будет, твой Кнорре-Пáсынков, чтобы взять своё. Он звонит, и я сразу... Вы здесь когда все? - Гость шёл к прихожей.

- К вечеру, - изрекла Береника. - Днём у нас бизнес, Тоша наш в садике.

Он пожал её руку и, со значением, тряс мою.

- Слушай! Кончив с авралом, сходим-ка в бар, мой сэр? Лучше дружбы есть что? Ничто! - подыграл он бровями.

XII Словомахия

- Пап, где ты был всю ночь? - Сын прилип ко мне.

Береника открыла рот, но ушла к телефону. Слышалось: - Да... Естественно...

С сыном, медленно, мы пошли (а я вскачь в душе, не раздевшись, в куртке и в обуви) в комнаты. Всё на месте. Я успокоился... Люстра множилась на стекле, в серванте, в черни рояля и на сашé, что с бисером; два распятия меркли над строем ящиков всяких пряностей и на них - накладные... Верба в кувшине, та, что из Квасовки... Вот наш быт.

Всё изменится! Барахло, накладные, пряности - к чёрту. Следом и мебель. Да и распятия. И - затем - прочь с промежности ни Москвы и ни веси, то есть с окраин. В Центр махнём, в те элитности, где, в немногих ста случаях нуворишей-счастливцев, Библия воплотила прелести жизни. Где 'скот и сикли', также 'рабы' где!.. Впрочем, не в Центр, нет, а в Скородом. Так! Пусть денег больше, чем я рассчитывал, лучше тратиться на родных. Всех - мать с отцом, брата, Анечку - в Скородом (Содом)! Плюс гараж ещё 'ниве' и поновей чему ('мерседес'), чтобы в Квасовку ездить им без меня уже... Всё б успеть... Я был в ужасе, что 'черёмуха', когда рак меня кончит, близится... Нике вверить контроль? нелепейшей, не могущей и шаг пройти, не задев чего? Ника женщина-невпопад. Мы схожи; но мне сложней, мне - первенец... Жертва сыном есть высшая. Авраам мнил сына прирезать из благодарности за рабов, скот, сикли - сходно и я так... Нике нельзя дать то, что добуду, вмиг разбазарит. Деньги - в Швейцарию и с условием регулярных ей выплат. Марку - советником. Фиск налоговой? Но моя смерть поможет (также амнистия 'капиталам' от ЕБээНа). Марка надёжен... Был бы он холост, он бы сошёлся с ней. У них было ведь в юности. Что, оказией? Нет случайного вообще: в мировой лжи схема, план и сценарий. Я, вошь, и то ведом. И сейчас - мой дебют. Успею?

- Папа, где был?

- В Кадольске. У дяди Гоши был на Миусской. Был с дядей Феликсом, кто ушёл.

- Мне, - начал он (я почуял, как он пах детством), - мама купила. Бэтмана.

- Тоша, знаю... - Я чуть не выдал, что наблюдал их подле киоска. - Да-да, конечно. Ты ведь хороший, любим дарить тебе.

Он припал ко мне, видно, свыкнувшись с новым мной за разлукой: - Пап, а где брáтина? Она старая? Старше дедушки?

- Ей семьсот лет. Дедушке - семьдесят.

- Она где-то у нас теперь?

Большеступный, с будущей долговязостью и величием носа как родовой черты, он (задумал я) будет первый без рокового наследства и нашей зауми. Что считалось святым, этичным, гикнется с брáтиной. Я последний, кто заплатил ей, кто, как ни лгал себе, устремлялся к библейским сиклевым ценностям, - пусть не искренне, как Б. Б., но... Близок триумф мой, и вскоре - действием - обнаружу, чтó я таил внутри: виллы, пиршества, Рим, Багамы, эксклюзиор жене, маникюр и гламур, лоск, смокинг и голливудские зубы, Итон для сына, а после Оксфорд (Йель, Гарвард, Принстон), Квасовка, родовая усадьба... Вот кем я стал почти: Квашнинштейном! Вечным Жидом стал! Избранным! - за счёт тысяч незнаемых, но вменённых мне 'братьями', каковых мне любить, мол, по христианству, как назидал Он... Что же, опять Он?! Мне, ещё в хламе, в стоптанной обуви, потному и едомому раком, мне, ещё нищему, никакому, - Бог, Кой до этого не жалел меня, вновь впендюривает любовь-де и не желает, дабы съимел я, чтó мне должны Они за убитого сына - Он с Его Папой, Праотцем Яхве?!