Русология (СИ)

Логос - система; в нём и часть значит, вроде как нить в платке либо волос: вздумай рвать - больно. Логос есть целое: тронь и аффикс - крах всей системе. Фундаментальность же и незыблемость от того, что тот аффикс не стронуть, кроме как аффиксом, дескать, свежим, или сверх-аффиксом, сфабрикованным всё равно из букв. Логос - комплексный, но живит, врут нам, маковка, набалдашник с синайских гор; нет родства меж пророком, врут нам, и матом... Есть родство! Коль система едина - значит, не может, клича нас к белому, не слать к чёрному. Всё библейщина, всё слова, суть двуличного Януса. Отчего и Закваскин - плод всей библейщины, а не частной вульгарной-де. Словь жрёт жизнь. И мы станем жить, лишь обрушив словь, сковырнув массив! Прочь Закваскина, кто набор из понятий, реверс библейщины! Примирение - впредь не план мой. Выпершее в сём типе (ведь эпохальное не всегда в царях), слово ладит нимб: дед Закваскина стал вершина России, - той, что, по Марке, хила на логосы, а по мне перешла рубеж, где закончен жор истины и пошли плясы лживости... Тайна, коротко, как избыть только логос - логос! не плоть отнюдь, как всегда получается, когда искренно мнят прикончить только лишь слово. Ибо убившие Робеспьера, Троцкого, Аввакума чаяли смерти слов: якобинских там, еретических. Но те - жили. Плоть истреблялась, а вот словь множилась. Плоть во гроб, а словь - в книги, в концепции и т. д. Нужно Марку стакнуть с Закваскиным: вдруг тут щёлочка, в кою, сунувшись, можно сбросить словь? Или что, логос вечен? Я так не думаю. Есть и в нём ахиллесова пяточка!

Марка ждал у машины, где разговлялись, с 'Кэмелом' в пальцах левой руки в отлёт. Он признался, что отвлекается за курением (потому, мол, и курит) и, чтоб не сжечь костюм, руку держит подальше... Но отвлекаться - что ж, выходить из слов? Отвлекаться им, боссам слова, - метод при случае отступать в эдем из того, что они взгромоздили? Он из лжи ходит в истину и обратно, как из сортира шествует в спальню?! И он не ведает угрызений, мук и мытарств, как я? Резиденция его там, в раю, а сюда он - на промысел, чтоб словами драть жизнь? Автохтон в двух субстанциях? То есть им смерти нет, всем 'избранным'? Как принять тогда издевательство предложений мне денег, чтоб я лечился, коль можно взять меня в рай, и всё?

Подошла дама с 'Кодаком', с нетевтонскими чёрными и живыми глазами. Что, иудейка?

- Вас фтографировать? - Речь звучала напевно, с милым коверканьем. - Я читала Тургенеффа. Ви не ест правнук Хоррь и Калын'ыч?

Я отозвался: - Длинный - Калиныч был. Хорь был низенький. Я Квашнин.

- Оу! - выпела, и морщинки ужали лоб. - Ви ест родсветник герр Закваскин?

- Nicht. Те Закваскины как Gesinde Bojar Kwasch-nins , - я ответил ей, чтоб, узрев Зимоходова, лупоглазого, на коротеньких ножках, вмиг поспешить к нему, говоря, что теперь я Квашнин, мне некогда, но вернусь обсудить о деле; и, вынув доллары, что я занял у Марки, сунул их в ящик 'Деньги на церковь Пантелеймона', было написано. Пачку дал Зимоходову, кой довольно воскликнул:

- Эк вы как... Все дворяне из Квасовки? Я не знал. Вы родичи с Николай Николаичем? Не по матери?

- Так, была крепостной одна... Марка! - крикнул я через головы. - Ты мне нужен. - И прошагал к нему, чтоб услышать:

- Вы с ним знакомы? Что за театр, Квас?

Я оскорбился. - Ты мне 'театр' сказал?!