Русология (СИ)

Мутин нахохлился над рулём. - Гнать женщину?.. После всех моих... - Он, как в Чапово, пропускал слова. - Не могу. Я вдвойне магот... Завтра... Что-то нас гробит, - вёл он, - глобально! Если вы правы, мы их по принципу домино свалим. Чтоб от толчка... Вы правы: не убивать их... - Стрелка спидометра доползла до ста... и у 'Сокола' ГАИ поднял жезл, но, признав в псевдо-Верочке пахана мирозданья, стал в стойку смирно. - Плоть? - хмыкал Мутин. - Плоть невиновна. Тот, кто сейчас власть, я его знал. Всё в слове... Да, плоть легко убить, но тогда всё как прежде: плоть дробят, толку мало... Нам нужно дух убить, слово... - и он полез в карман. - Вам, вот... рация... Ждите нас на Разýмниковской, аптека. Включите кнопку, переговорник; мы с микрофонами. Меж домами там сквер есть... Я дам сигнал, вы ходу, и мы к вам сядем... Друг ваш не будет знать, что мы к вам... Он против. Я не сказал про вас... Но как дух убить, плоть не тронув?

- Именно! - вёл я Верочке для 'любви' её. - Дух у них и любовь, мол, как восторг духа. Мало им, чтобы дух царил, сиречь слово, - надо, чтобы кипел дух, брызгал семантикой! Что в объятиях, в нежном голосе, в ласках? - слово! словная схема, в кою нас вбить хотят! Было, было такое. В классике... Вот, в 'Обломове' сучка-барышня под себя гребла не желавшего смысл героя, чтоб он по принципам и идеям жил. Мне Обломов - предтеча, тёкший от смыслов, но не сумевший... О, как я завтра жду - чтоб весь дух убить в целом! - Я хотел битв со словью и повернул на смех: - Вера, Верочка, если можно вас звать так... - я усмехнулся. - Любите, как паук жрёт муху? Ан и все любят, всё человечество. Сколько б ни было - любят, хоть и скрывают. Тут аллегория, отчего слово в нас... Чтоб плоть сжирать! Мол, приидите, - я смотрел на неё-него, обернувшись, то есть на Верочку, - а уж я вас сожру!.. Ну? любите паука смо...

- Стойте, - вдруг раздалось. - Я выйду.

Мутин давил газ.

- Стойте же! - в слёзы Верочка.

- Фарс! Комедия! - ржал я. - Просишь? Ты ведь где хочешь можешь нас стопнуть или исчезнуть, сходно как ты взялась к нам в пивной!

- Милый! - это мне Ника. - Что ты наделал?

- Что!! - я вопил следя, как машина рулит к обочине. - Ника, кто нас всех полчаса назад бил 'У Курта'?! Он, кто сидит с тобой! Били смыслы, им нам внушённые, драли монстры, лепленные из слов! Мы сожраны. Мы объедки. Он - чтоб дожрать меня и всех вас... И вас, Андрей; а и мальчика моего, и прочих. Он сладил драку и в ней участвовал потерпевшим... О, с него станется! Он две тысячи лет с Голгофы... Но изначальное...

Мутин, стопнувши, чтоб я лбом в стекло, буркнул: 'Зря вы так...' - между тем как Антихрист нырял в кусты. Его не было... Не было вообще.

- Заметили? - я пытал. - Кто вышел?

- Верочка.

- Милый! - Ника сказала. - Женщина ночью...

- Он-она в небе, - я чуть водил язык. - Я помочь хотел, - извернулся я. - Не решалась. Я ей помог... Всё! - Я замолчал.

Приехав, сына я перенёс в кровать и сел в кресло - думать о Шмыгове; я хотел позвонить ему: как, мол, брáтина? как там наш Кнорре-Пáсынков? Но ведь ночь пока... А наутро мне - на Закваскина... Надо... Надо и надо - многие надо, прежде чем победить и сгинуть. Вот и все мысли... Стало быть, их и нет? Сбой в линии? Нет меня в гнусной рабской чреде? Словь мчится - и вдруг затор! вдруг я! И словь давится, налезая на кучу, мочится от расстройства, пукает, ведь когда ещё наведёт мосты, дабы вновь гнать... Я, в целом, спасся, и лишь морфемы ладят вцепиться в прежние блоки. Мне хорошо, 'акей', как сказали б Толян с Коляном. А внутри ноет... Я прилёг к Нике, но не связал нас... Только бы выстоять! Провалив эманации, слово влезло в меня, чтоб мыслил, как ему надо; то есть чтоб нишкнул?.. Я прянул к 'ниве', вытер ей стёкла; выполз к заправке, влил тридцать литров, чтобы хватило даже до Кубы, быстро поехал. Мне на Разýмниковскую, дом пять? 'Акей'! Я на разум - с войною, на разум слов, у-словный!