Руссиш/Дойч. Семейная история

Зина поселилась в емельяновой комнате в общежитии, откуда давно выехал сосед, не сдержавший сумасшедшего ритма трудовой милицейской жизни. В горкредиттоварищество из милиции поступила настоятельная рекомендация на трудоустройство Зинаиды Селижаровой. Гражданку эту на работу, разумеется, приняли. Правда, вскоре ей пришлось уйти в декретный отпуск.

– Ну, Зиночка, поздравляем, поздравляем! Какой чудный крепыш у вас родился! Аж четыре с лишним! – слышалось в больнице со всех сторон. Добрая натура роженицы за последнюю неделю стала известна всему персоналу больницы. Она щедро делилась продуктами, которые ежедневно передавал ей муж. – Как назовёте-то?

– Максимом. Так супруг пожелал. В честь его старшего брата, которого он бесконечно обожал.

– Так брат, стало быть, помер?

– Погиб в войну. На фронте. В 20 лет. Потому хочет Емеля, чтобы память о нём сохранялась.

– Ну, смотрите, смотрите, милочка. А то есть вроде обычай не давать имена безвременно умерших… Плохой, говорят, знак.

Суеверие Емеля отвергал категорически. После рождения первенца дали Емельяну в порядке поощрения за доблестную работу по наведению порядка и бескомпромиссную борьбу с врагами народа отдельную квартиру на улице Купеческой, что рядом с озером. Вскоре её переиме-

нуют в Карла Либкнехта, и по причине трудного произношения народ превратит её в «Карловку».

Квартира располагалась на первом этаже двухэтажного деревянного дома и представляла собой роскошную комнату площадью метров в двадцать с примыкающей вдвое меньшей кухней. Раньше в доме проживали, очевидно, некие буржуазные элементы, которые после революции куда-то сами собой испарились. Одновременно семье Емели, как советско-служащего, выдали паёк на дефицитные дрова. Их нещадно пожирали две печки – на кухне, называвшейся плитой, где Зина готовила еду, и в центре комнаты для её обогрева. Печь эта представляла собой широкую, диаметром едва ли не с метр чёрную металлическую трубу, прижавшись спиной к которой – в её натопленном состоянии – можно было получать маленькое удовольствие в зимние холода. Точно так же в детстве у широкой отцовской каменки в деревенском срубе согревался нынешний глава семьи. Со стен излучали тепло две большие фотографии в рамках – улыбающегося Ленина в кепке и добродушного Дзержинского в суконной фуражке и с чистым сердцем.

С отцом и матерью после женитьбы произошло некоторое примирение. Игнат, чьё собственное хозяйство пришло в почти полное запустение, помог сыну с обзаведением нового жилища, время от времени присылал из деревни кое-какие продукты. После родов сознательная, поддавшаяся мужнину воспитанию Зинаида пожелала поскорее выйти на трудовой фронт. Выручила Авдотья, согласившаяся на некоторое время оставить любимого мужа и посидеть с малышом.

Через годик с небольшим в семье появилась девочка, в которой души не чаяла Зина. Давать имя был мамин черёд, и дочку назвали Дусей. Имя это мать считала одним из самых красивых и ласковых. Однако в горотделе записи актов гражданского состояния, одном из флагманов пропаганды коммунизма, заартачились, заворотили носом:

– Какая же вы, гражданка, однако, несовременная. Кто ж сегодня детям своим старорежимные имена даёт?

#В ногу со временем надо шагать, товарищ Селижарова! Вот, смотрите, какой имеется широкий выбор замечательных коммунистических имён. Для вашей девочки, родившейся перед майскими праздниками, прекрасно подошла бы «Даздраперма» (Да здравствует первое мая). Не нравится? Тогда свяжите имя с днём рождения вождя 22 апреля, что недалеко от вашего. Назовите, к примеру, «Изаида» (Иди за Ильичём, детка). Вот увидите, проклянёт вас за «Дусю», когда станет взрослой, дочка ваша.

Удивительно, но в ЗАГСе оказались правы. Имя своё впоследствии Дуся переносить не могла. Ещё больше ненавидела «Дуню» и «Евдокию». Спустя годы придумает себе «Дину» и демонстративно будет отзываться только на этот «псевдоним». Впрочем, нет оснований полагать, что более счастлива была бы она с «Даздрапермой».

Между тем служебные дела Емельяна Игнатьевича шли явно в гору. В 24-м, в струе Ленинского призыва после смерти вождя, вступил он в ряды большевиков. Из состава НКВД выделилось Объединённое государственное политическое управление при Совете народных комиссаров СССР. Милиционера Селижарова прикомандировали к этой не совсем новой структуре, посматривавшей на милицию демонстративно сверху вниз.

Аббревиатура ОГПУ наводила на всю страну не меньший ужас, чем её предшественники – Первая конная Будённого, Бронепоезд Троцкого и ВэЧеКа Дзержинского. Народная молва расшифровывала её как «О Господи, Помоги Убежать» или «Оторвём Голову, Поймаем, Упрячем». Селижаров вроде как даже на этом повороте обошёл своего друга и благодетеля Якова Лазаревича Герцина.