Руссиш/Дойч. Семейная история

Простыми и трогательными словами писатель рассказывал, как десятки, сотни миллионов простых людей во всём мире, а прежде всего на загнивающем Западе, восторгаются необычайно высокими достижениями социалистического строительства и завидуют блаженной жизни советского народа, которая из года в год становится всё краше и краше. И что самое удивительное – больше всех разницу между беспросветным прошлым и счастливым настоящим ощущают не где-нибудь, а как раз в чуде из чудес, уникальном творении нового общественного строя – советских колхозах, которые, по неусыпным наблюдениям немца, ведут сельское хозяйство разумно и с возрастающим успехом.

Весь зал затаил дыхание, когда из уст гостя прозвучало, наконец, любимое имя. Имя того, чей огромный портрет занимал половину задника сцены. Ни в одном государстве на планете Земля нет, по словам писателя, такого выдающегося руководителя, как товарищ Сталин.

– Гордитесь ли вы, калининцы, своим отцом нации? – риторически вопрошал оратор.

Зал ответил всеобщим вставанием и громом рукоплесканий.

– Я, – продолжал Фойхтвангер, – был поражён удивительной простотой и скромностью вашего величайшего из всех великих вождя, непревзойдённого математика и грандиозного психолога, его деликатным, нежным обхождением даже с озлобленными противниками. Я с удовольствием присутствовал на одном из заседаний про-

цесса против антисоветского троцкистского центра. И у меня не возникло ни малейших сомнений в виновности осуждённых. Если это вымышлено или подстроено, то я не знаю, что тогда правда.

Когда из гнетущей атмосферы изолгавшейся демократии и лицемерной гуманности попадаешь в чистый курортный воздух Советского Союза, дышать становится легко, – проникновенно констатировал гость с тлетворного Запада. – Как приятно после кощунственного несовершенства западного устройства лицезреть такое гениальное произведение высшего человеческого разума, которому от всей души хочется сказать: да, да, да!

И я считаю глубоко непорядочным, – торжественно провозгласил писатель, – прятать это «да» в своей груди. По возвращении я обязательно напишу чистосердечную книгу правды о нерушимом союзе свободных республик, которых навеки сплотила великая Русь.

Творение Лиона Фойхтвангера под названием «Москва, 1937» в Союзе напечатали тиражом в сотни тысяч экземпляров. Оду во славу социализма обязывали покупать, читать и конспектировать для обсуждения на политинформациях, семинарах и конференциях. Но в разгар послевоенной борьбы против «безродных космополитов» к таковым причислят и автора – еврея. Для пущей полноты его объявят заодно ещё и агентом англо-американского империализма. Диверсионный фолиант изымут из книгохранилищ и уничтожат. Зато коллекция бесценных исторических изданий из советских библиотек, преподнесённая Сталиным в дар великому немецкому писателю и знатному библиофилу, навсегда осталась в его личном собрании.

Жена Зина, с которой супруг время от времени делился сокровенным, как-то подпустила крамольную мысль:

– А не пришла ль тебе, Мелюшка, пора постепенно отходить от этой напряжённой оперативной работы? По лезвию ножа ведь иногда пробираться приходится. О семье подумай. Пока тебя и нас судьба уберегала. А то она, злодейка, и к нам спиной поворотится. Яшу Герцина ведь

вон как зацепила. Погляди, наркомат-то твой какой большой, аж с полстраны! Сколько там всяких отделов и отдельчиков! Может, стоит тебе перебраться на менее хлопотную и более спокойную работу?

Дума о возможности перевода в другие подразделения НКВД возникала и у него самого. Подустал он метаться с операми по району. Да и борьба с контрреволюцией после героического 37-го года вроде как на спад пошла. Стал он прикидывать, как лучше начать прорабатывать тему передислокации. А тут решение само как будто на блюдечке подоспело.

18 сентября 1939 года в осташковское отделение госбезопасности позвонили из областного управления. Местным чекистам предлагалось в течение часа определиться с местонахождением исправительно-трудового лагеря, который предполагалось открыть поблизости от районного центра в самое ближайшее время. Вопрос крайне срочный и совершенно секретный. Со всех посвящённых требовалось взять особую расписку о неразглашении.

Начальство немедленно собрало на совещание ответственных сотрудников. Выяснилось, что подходящих мест в районе более чем достаточно. Но больше всего приглянулось предложение Емельяна:

– Самым, пожалуй, пригодным местечком для этих целей был бы один из островов на Селигере. И скажу даже, какой. Столбный, где Нилова пустынь располагается. Там православный мужской монастырь, нами расчихвощенный, имеется, забор каменный сохранился. Маненько средств, правда, для переустройства понадобится. Но всё ж не в чистом поле. Коли срочно, так лучше не придумаешь, как ни посмотри. Удобно доставлять заключённых. В километрах десяти – железнодорожная станция. А потом баржами на остров, где архиерейская пристань имеется. Со всех сторон вода. Сбежать не получится. Нам же легче.