Он ничего не имел против Катьки, тот ему даже нравился – как всем нравился, – Санникову просто обрыдло служить. В мечтах он видел себя не скучным военным бульдозеристом, а веселым гражданским бульдозеристом, фартовым парнем, который горы сворачивает одной левой и ни перед кем не обязан брать под козырек.
Катька по каюру не особенно горевал, бульдозериста принял легко и слушался охотно. За неделю Санников вполне освоился и начал, сам того не ожидая, с некоторым даже огоньком участвовать в хозяйственной жизни аэродрома. Мамонт здесь трудился и тягачом по мелочи, и погрузчиком того-сего, и подметальщиком рулежной дорожки, и действительно легким бульдозером, для чего имелся набор отвалов, ковшей и скребков разной формы. Замки на всех этих аксессуарах были так хитро устроены, что Катька мог без помощи человека и цеплять инструмент на бивни, и освобождаться от него. Вскоре Санников пришел к выводу: не будь Катька мамонтом, его можно бы и к самостоятельной работе допустить. А нельзя этого делать по одной-единственной причине: Катька, видите ли, животное. Ну что за ерунда?
Взобравшись по сбруе мамонту на загривок и принимаясь руководить, Санников задавал живой махине только общее направление, а все остальное она делала сама, и это наполняло душу бульдозериста неведомым ранее восторгом. Насколько ему раньше было важно, что бульдозер – продолжение человеческих рук, настолько же оказалось здорово, что мамонт самостоятелен.
Катьке было пятнадцать, он набрал три метра в холке, пять с лишним тонн и продолжал медленно расти. Прежде чем попасть на военную службу, он закончил в питомнике «курс молодого мамонта», где научился всей типичной слоновьей работе – корчевка, трелевка, погрузка-разгрузка, перевозка, расчистка и так далее. Но ему никто не показывал, как мыть автомобили, и тем более – зачехлять самолеты. Это он освоил по собственной инициативе, просто наблюдая за людьми, и, как хвастал каюр, прекрасно исполнил с первой же попытки. А еще он на аэродроме ничего не сломал, не разбил и даже не пролил.
Еще Катька умел играть в футбол и ни разу никому не наступил на ногу. Любил собак и легко находил с ними общий язык, хотя те и скалились поначалу. Был просто-таки кумиром гарнизонной детворы и каждый выходной катал детишек вокруг аэродрома в грузовых контейнерах, подвешенных к сбруе.
Наконец, он просто хорошо выглядел. Забавно мотал своей челкой, моргал хитрым глазом и помахивал хвостиком. От него даже навозом не пахло – ну, это больше спасибо каюру, – и совсем не несло зверем. Катька распространял вокруг себя легкий запах дорогой шубы…
И вот теперь этот умнейший и симпатичнейший зверь лежал больной и несчастный, а два человека стояли над ним, как два дурака, и не знали, чем ему помочь.
Ну, это Санникову так казалось: он привык отвечать только за себя, и терялся, когда надо было что-то организовать. А под фуражкой комбата шла бурная умственная деятельность: там отсеивались в одну сторону негодные варианты и откладывались в другую более-менее разумные.
– Значит, ты – сгинь с глаз моих долой, но будь поблизости, – распорядился комбат и взялся за телефон.
Обиженный Санников погладил мамонта по уху и ушел.
Комбат принялся рычать в трубку.
– Да, главврача. Да, немедленно. Не знаю, найдите. Да, прямо на поле и чтобы сейчас же.
Подъехала машина, из нее высунулся моложавый полковник в летном комбинезоне.
– Ну что же ты, Катька! – сказал он.
Поглядел на комбата и спросил:
– А ты?..
– А что – я?!
– Делать-то чего будем? – полковник вышел из машины и сунул Катьке под нос, то есть прямо в хобот, спелое яблоко.
Мамонт яблоко взял, поднес к мутному глазу – и положил на землю.
– Это уже никуда не годится! – сказал летчик. – Чтобы Катька – и от яблока отказался… Это очень плохой симптом. И что лежит он, тоже плохо, он стоять должен. Он так и загнется, пожалуй!
– Ишь ты ветеринар… – процедил комбат, снова листая адреса в телефоне.
– Да нету у меня ветеринара, а то бы…
– А что у тебя есть?
Летчик задумался. Сдвинул фуражку на лоб и почесал в затылке.
Тут подкатил УАЗ, остановился с громким скрипом, из него выпрыгнул еще один полковник, этот – с медицинскими эмблемами в петлицах.
– Доктор! – воскликнул комбат.
– Ну, доктор, – хмуро сказал тот, пожимая руки сначала летчику, потом комбату. – Тридцать лет уже доктор. Только я человеческий доктор, понимаете? О болезнях зверей мне неизвестно ни-че-го! И уж в слонах я точно не разбираюсь!
– Это не слон, это мамонт! – напомнил комбат с достоинством.
Доктор в ответ уставился на него так, что комбат все достоинство мигом растерял и опустил глаза.
– Но ведь это живое существо… – буркнул он, глядя под ноги.
– Таракан тоже живое существо! Разницу не чувствуете?
– Ну вы же врач…
– Вы мне еще клятву Гиппократа припомните! Я не обязан лечить животных! Я не вижу здесь пациента! Я вообще тут нахожусь чисто случайно – просто мимо ехал!
– Ну вот просто мимо ехали и увидели больного…