Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14

3 июня. Станция Акимовка, в 28 верстах от Мелитополя. Только к 17 мая пришел дивизион, но не в отведенные мной квартиры, а в хутор Каштановка около колонии и станцию Богемки вновь строящейся железной дороги на Перекоп. Туда же, после двухнедельного бесцельного отсутствия, пришел и я. В дивизионе перемены. Командир 2-й батареи полковник Ковалев³⁰⁸, а 3-й – полковник Аеонов³⁰⁹, почти все офицеры новые, остались лишь завхозы и штабс-капитан Титов³¹⁰. Другие офицеры не пожелали служить с навязанными командирами и ушли в резерв.

Из Каштановки части 2-й Конной дивизии – полки 3-й Калединовский (Чапчиков³¹¹), 4-й Назаровский (Рубашкин³¹²), 5-й Платовский (Шмелев³¹³), 6-й Ермаковский (Губкин³¹⁴), командиры бригад – Попов³¹⁵ и Татаркин, начальник дивизии – генерал Калинин. После был придан Джунгарский Калмыцкий полк. С артиллерией (наш дивизион – 8 орудий) около 2500 шашек – походным порядком пошли на Джанкой и поездом дошли до станции Сальково. Наши части три дня назад перешли в наступление, прорвали фронт на Перекопе и Чонгаре, а Слащев высадил в селе Кирилловка на Азовском море выше города Геническа. Красные уходят. Мы прошли до Ново-Алексеевки, не встречая противника, а здесь спокойно отдыхали, как вдруг ружейная перестрелка. Все быстро выскочили из деревни на западную ее окраину, и полки стали разворачиваться. Противник (кавалерия) попытался обойти нас. Но его быстро отбили. Наша кавалерийская дивизия имела в каждом полку по одной сотне конной, и то половина без седел. Такой всадник «охлюпкой», как его предок дикий гунн, летел, как мешок, с шарахнувшейся от разрыва снаряда лошади. Но сейчас же снова вскакивал, и дух этой «кавалерии» был прекрасный. Красных гнали, как зайцев. На другой день заняли деревню Долгоровку и село Рождественское. В ночь на 31-е наш дивизион стоял в хуторе Тимофеевом. Спокойно расположились спать; противник уходил. Но в два часа ночи мы вскочили. Частая ружейная стрельба у самой деревни. После оказалось, что конная дивизия товарища Блинова была у нас в тылу, а лихие калединовцы проспали в заставах. Бросились седлать лошадей, это удалось мне, Шкараборову³¹⁶ и двум казакам. У командира дивизиона (полковника Грузинова³¹⁷) и адъютанта (поручика Панышева³¹⁸) лошади вырвались. Выскочили на улицу. Все летит. Верхом, пешком, в повозках. Вдоль улицы свистят пули, стреляет пулемет. Каша невообразимая. У меня все время была одна мысль, чтобы с ног не сбили моего конька или не споткнулся бы. Вылетели за деревню. Слева режет пулемет, справа красные подошли шагов на сто, видно в темноте – всадники машут шашками, кричат: «Сдавайтесь!» В этот момент мне казалось, что уже выхода нет, у меня даже револьвера при себе не было. Снова все понеслось. На мое счастье, я оказался не ближайшим к красной лаве, и мой коник за лошадьми прилично скакал. С полверсты проскакали, а дальше красные не погнались, срубили только крайних. Во время этой скачки я невольно вспомнил об оставшейся на пристани в Новороссийске моей Приме, на ней мне никто не был бы страшен.

Словом, из этой передряги я ушел благополучно. Видно, рано было мне кончать свою беспокойную жизнь. Все офицеры целы. Командир дивизиона с адъютантом за деревней пролежали во ржи, и красные два раза прошли мимо них, но не заметили. Ночь была темная. На рассвете красных сейчас же вышибли из деревни, наши орудия они вывезти не могли, лишь поснимали замки да оставили и своих 4 русских орудия. На другой день меня послали к инспектору артиллерии за замками, и я сижу а Акимовке в ожидании, когда их привезут из Севастополя.

12 июня. Догнал свою дивизию три дня тому назад. Она прошла выше Мелитополя и стоит сейчас в менонитской колонии Гнаденфельд верстах в 50 восточнее города. Красные начинают оказывать сопротивление серьезнее, чем раньше, вероятно, подошли новые части. Мы второй день ведем бои, забираем пленных, но разбить противника и погнать дальше пока не удается.

Уж не знаю почему, но у меня прескверное настроение. Никогда еще мне так не хотелось мирной жизни, как сейчас. Никогда так еще не надоедала война. Возможно, что это еще вследствие моего неопределенного положения – начальника связи и без лошади. Моего конька взяли для офицера для поручений. А сидеть в обозе и быть мало осведомленным в окружающей обстановке очень неприятно. Да, вероятно, и страшнее, чем в дивизии.