Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14

Командовал училищем тогда генерал Протозанов³⁵⁸, а командиром батальона юнкеров был полковник Яхнов³⁵⁹. Последний был замечательной личностью. Про него говорили, что в бою он никогда не «кланяется пулям». Хотя злые языки утверждали, что он туговат на ухо и потому не слышал свиста пуль. Мы, юнкера, обожали его за строгость, юмор и отношение к нам. Я никогда не забуду, как перед десантом, накануне посадки на балиндеры, наспех была отслужена литургия в гимназической церкви, где, после общей исповеди, нас причастили, а затем выстроили на дворе. Полковник Яхнов обратился к нам с речью, говоря, что юнкера должны поддержать традиции и честь Русской армии, и закончил ее словами, обращенными к нам, молодым, почти мальчикам: «Не бойтесь смерти. Смерть в бою – это как объятия любимой женщины…» – он не мог больше говорить, слезы душили его. Мы стояли как зачарованные…

Задачей нашего десантного отряда между Анапой и Новороссийском была демонстрация для отвлечения красных сил от главного десантного направления и для вступления в связь с кубанскими «белозелеными» повстанцами, действующими в этом районе. Подробностей десанта и боев рассказывать не буду. Могу сказать только, что лично для меня этот десант был кульминационным пунктом моей боевой карьеры, самым важным и самым трагичным. Скажу также, что на третий день десантной операции, в неравном бою с красными у мыса Утришок, на самом берегу моря, я был тяжело ранен в левую руку, в результате чего она была через несколько дней ампутирована. Но перед этим мне удалось огнем моего пулемета (номер один, наводчик юнкер Котиев, ингуш, был убит, а номер второй, юнкер Троянов, был ранен в голову и руку – потерял три пальца правой руки) спасти всю роту. Это произошло на Преображение, 6 августа 1920 года. За этот бой я был представлен к Георгиевскому кресту 3-й степени.

Нас, раненых юнкеров, подобрали суда, стоявшие недалеко от места боя, и увезли в Керчь. Я потерял много крови и был залит ею с головы до ног. С пристани нас отвезли на извозчике в полевой запасный госпиталь, находившийся на нижнем этаже Керченского института благородных девиц (директрисой была г-жа Васвоб). В пролетке я был почти без сознания, но, к счастью, на улице меня узнал проходивший мимо двоюродный брат, который немедленно отправился в госпиталь, узнал, в какую палату меня положили, и, вернувшись домой, рассказал о моем ранении.

В Керчи в это время находился лейб-медик, доктор-хирург Солнцев, который был близким другом семьи моих родственников. По их просьбе он немедленно, вместе с госпитальным хирургом, осмотрел мою рану и потребовал немедленной ампутации левой руки, так как у меня уже началась газовая гангрена. С операцией так спешили, что сделали ее в 6 часов вечера, сразу после осмотра. Матери были посланы две телеграммы – одна о том, что я «легко ранен в левую руку», а вторая – перед самым ее отъездом из Севастополя – о том, что «рана тяжелая, возможна ампутация». Могу себе представить, что пережила моя мать, считавшая, что я был на маневрах. Трудно описать мои и матери чувства по ее приезде в Керчь, когда она увидела меня в госпитале с туго забинтованной культяпкой вместо левой руки. Ее приезд и заботы родственников очень облегчали мое пребывание в госпитале.

Приказ о производстве меня в офицеры, по удивительному совпадению, был подписан генералом Врангелем 6 августа, то есть в день моего ранения. Помню, как начальник училища и другие офицеры пришли ко мне в палату, принесли мне мои первые офицерские погоны подпоручика, а также передали мне приказ о награждении меня Георгиевским крестом 3-й степени. Сам же крест я получил уже в Югославии, из Галлиполи.

После неудачи десантных операций на Кубани и попытки расширить плацдарм за Днепром события стали медленно подводить к концу нашу славную Крымскую эпопею. Когда я стал на ноги и мог уже ходить по городу (с гордостью нося офицерские погоны), было решено, что мы с матерью переедем в Севастополь, чтобы там быть на амбулаторном лечении в прекрасном Морском госпитале. Ввиду того что эвакуация из Крыма казалась тогда неизбежной, нам хотелось быть и жить в квартире моего двоюродного брата, старшего лейтенанта флота Улазовского, и его жены, которая нам много помогала..

От училища получил приказ явиться к коменданту Севастополя, который зачислил меня младшим офицером в комендантскую роту, в отпуску по случаю ранения. Это для нас с матерью оказалось очень важным, так как нам вместе с комендатурой, по эвакуационному плану, было определено место на пассажирском пароходе «Александр Михайлович», на котором эвакуировались также иерархи Церкви во главе с митрополитом Платоном (среди епископов был и епископ Феофан Курский, вывезший икону Курской Коренной Божией Матери – нашей зарубежной святыни). Кроме того, на пароходе эвакуировались и главные управления Белого и Красного Креста. Наконец, наступили последние трагические развязки нашей эпопеи в Крыму…

Терентьев В. 360 Последний Кубанский поход 361