В июле 1920 года я находился в Севастополе на службе в Главном инженерном управлении. Делать почти было нечего. Жалованье, 60 000 рублей в месяц, равнялось на американские деньги 1 доллару 50 центам. Жили мы в бывшем кабаке под названием «Салоники». Спали на койках без матрасов, подостлав шинели. Питались «шрапнелью», то есть перловой кашей. Поэтому, когда в июле стало известно, что готовится десант на Кубань, нашлось много желающих примкнуть к нему, в том числе и я. Приказано было свыше желающим не отказывать.
Приехали мы в Керчь и остановились в женской гимназии. О десанте говорил весь город, но о месте высадки действительно известно никому не было. Командовал десантом генерал Улагай, превосходный кавалерист. Между прочим, он был самым красивым человеком, какого я видел в своей жизни. Много позже я его встретил однажды в Константинополе; он был очень элегантно одет.
Вечером 31 июля мы стали грузиться на суда, предварительно отслужив молебен. Настроение у всех бодрое и даже радостное. Я попал на паровую баржу «Амвросий». Это была старая калоша, но капитаном оказался знакомый моряк, который для начала накормил меня гороховым супом, а потом уложил меня у себя в каюте. Так удобно устроился только генерал Казанович, о котором генерал Деникин сказал: «Безумно храбрый человек». Остальные спали где попало, но это было нестрашно: ночь была теплая, и море тихое… В темноте ночи бесшумно, без огней, как тени, корабли двинулись один за другим. Куда мы направляемся, все еще не было известно. Даже неизвестно было, идем ли мы в Азовское море или в Черное. Только после уже оказалось, что мы свернули в Азовское море. Каждому кораблю сказано было только: «Следовать за таким-то судном». Все, что мы знали, – это что наш «Амвросий» идет за «Павлом». Ночью я был атакован «красной пехотой», как мы называли клопов, и это испортило мой сон.
Наутро 1 августа мы оказались в открытом море; берегов не было видно. Жара, и море как зеркало. У нас целый флот: большие и малые пароходы вытянулись в линии; баржи, паровые и простые, миноносцы – всего более тридцати кораблей разного рода. Генерал Врангель собрал, очевидно, все, что мог. Мы шли на Ейск, но вдруг среди открытого моря стали. Я купался в море прямо с «Амвросия». Наша флотилия стояла не долго и наконец двинулась на юг. Стало известно, куда мы идем: это станица Приморско-Ахтырская, или просто Ахтыри. Скоро показался низкий песчаный берег, никаких поселений не было видно. Наши миноносцы для приличия постреляли немного по какому-то советскому пикету. Потом мы пересели в лодки и двинулись к берегу. Некоторые казаки разделились и верхом на конях бросились в воду. Теперь они едут на подводах, закутанные во что попало. Лодки до берега не доходят, поэтому снимаем штаны и выходим на берег. Потом идем и едем дальше в станицу Ахтырскую. Станица в 12 верстах от места высадки, часть наших высадилась прямо в станице. В станицу мы пришли уже ночью и ночевали в доме какого-то купца. Я назначен помощником начальника связи при дивизии Казановича.
2 августа мы занялись проводкой телефонов. Прилетел советский аэроплан и сбросил бомбу. У бил нескольких обывателей и полковника Реформатского. Горько плакала его жена, тоже офицер Русской Армии. Вечером в штаб Казановича прибыли несколько начальников частей с докладом. Происходило совещание. Вдруг Казанович как закричит: «Это черт знает что! Еще вы будете бегать!» Оказывается, случилась беда. Погиб гренадерский батальон Алексеевского полка. Его окружила красная кавалерия. Шесть атак были отбиты, но когда батальон стали расстреливать пулеметами с тачанок, то гренадеры бросились бежать кто куда и были изрублены. Десять человек попали в плен, 17 человек удрали и вернулись к нам. Станица Ахтырская большая и богатая; мы себя хорошо чувствуем в ней и уже завели знакомства. Вечером для нас зарезали жирного барашка, что было весьма кстати после севастопольской скудости.