Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14

Августа 13-го. Наутро двинулись дальше. Перед отъездом мне приказали оставить в станице двух казаков с телефоном, чтобы они следили за противником и доносили нам. Иначе говоря, оставить двух казаков на погибель. Но мои казаки Шилка и Шпыгарь оказались не дураки и, немного поболтавшись в станице, вернулись к нам. Подошли мы к хутору Желтые Копани, и шедший впереди стрелковый Кубанский полк вступил за хутором в бой. Весь наш обоз столпился перед хутором и ждал результатов боя. За хутором трещат пулеметы и винтовки, вспыхивают шрапнели; идет легкий дождик.

Нет ничего хуже такого пассивного ожидания. Не знаешь, двинемся ли дальше или из-за хутора вылетит красная кавалерия и начнет рубить. А полковник Иванов, мое начальство, спит на возу под шум боя, и ему на лицо падает дождь. Наконец часа через полтора красные удрали, и мы вошли в хутор. Стали доставлять убитых и раненых. Пронесли молодого казака – ран не видно, глаза полузакрыты, лицо спокойно, будто спит, только страшно бледен. Положили его на солому под навесом. Потом прибыла подвода с ранеными: стоны, кровь и даже плач. Мы их снимали с подвод и вносили в хату. Суетится тут сестра – жена поручика Славутинского – и ничего не знает и не умеет. Потом мы заказали в одной хате карасей и хорошо закусили. Потом двинулись в станицу Ново-Джерелиевскую, куда и прибыли вечером. Отпевали наших убитых в этом бою – всего трех. Нас все время провожает похоронное пение. Каждый день или мы кого-нибудь хороним, или жители. Обращают на себя внимание здешние церкви. Это – большие красивые кирпичные здания, но хуже, чем в городе. Говорят, казакам некуда девать денег, вот и строят церкви. Край здесь очень богатый.

Августа 14-го. Провел я телефон Кубанскому стрелковому полку. Сидели тихо и спокойно. Вдруг – наш пушечный выстрел. Бегу к начальству за приказаниями. Казанович ругается: «Что вы – услышали выстрел и уже испугались!» Кто-то обмолвился словом «тревога». «За одно слово «тревога» буду вешать», – говорит Казанович. Однако за станицей начался бой. Наши устроили наблюдательный пункт на колокольне, провели туда телефон, и пошла работа. Наши орудия, к сожалению – только два, работают превосходно. Бьют шрапнелью без промаха и каждым выстрелом вырывают по 150 шагов фронта. Наступает пехота. В телефон слышна команда: «Девять ноль». Затем – бах, бах и т. д. Палят и красные по станице, шрапнель так и свищет. Наконец они попали в колокольню и оборвали кабель. Спешно починяем телефон – бой продолжается. Показывается красная конница. «Бейте по коннице», – приказывает Казанович. «Не могу я разорваться», – отвечает командир батареи, превосходный артиллерист, дроздовец. Приказали нам собираться. Высыпали на улицу испуганные жители. Какая-то девица говорит мне: «У нас со страху юбки падают!» Выехали мы из станицы и потянулись гуськом по дороге. Нас заметили и открыли огонь. Вспыхнули над нами белые облачки, и засвистела шрапнель. Тут все подводы, как по команде, разом повернули налево и пустились вскачь по полю. Началась паника. Начальство крепким матом скоро восстановило порядок, и мы двинулись дальше. Многие жители станицы на наших глазах удирали в камыши, захватив с собой котомки с хлебом. К вечеру мы вернулись в станицу Гривенскую и остановились в той же хате. Неподалеку устроили телефонную станцию. Слышал я оригинальный разговор между нашим хозяином и его женой. Дело в том, что ее боднула корова в колено и искалечила. Она болеет уже целый год и не может двигаться. Вот муж говорит ей: «Умри!» – «Хорошо, я умру», – говорит она.

Вечером мы получили известие о страшном разгроме Красной армии в Польше. Поляки взяли более 200 000 пленных. Об этом приказано известить нашу группу войск. А наши дела не так уж хороши. Вечером пришла телеграмма: «Противник двигается к станице, имея с собой тяжелые пулеметы». Несмотря на это, наше начальство не приняло никаких мер. Пока Казановича где-то нет, и нами командует генерал Колосовский, первопоходник.

Августа 15-го. Сегодня Успение. Я вышел во двор, и вдруг затарахтел пулемет на нашей заставе, за полверсты от нас. Все высыпали во двор, ждем, что будет дальше. Донеслось отдаленное «Ура!». Решили, неизвестно почему, что это наши. Вдруг полковник Иванов командует: «Запрягай!» И тотчас же по нам открыли огонь из пулемета с луга, который начинался от нашей хаты. Я кинулся в хату, схватил свои вещи и бросил на подводу. Затем бросился на телефонную станцию. Встречаю по дороге рядового Аносова и кричу ему: «Срывай аппараты!» Пулемет трещит, но пули идут где-то высоко над нашими головами. Вижу – улица пуста. Наши с невероятной быстротой запрягли и уехали. Я бегом пустился вдогонку и скоро догнал подводу. На ней сидит поручик Лысенин, с ним сестра и разный хлам. Едут вскачь, потеряли крышку от самовара. Скоро догнали остальной обоз. Наши куда-то исчезли почти все. Остались только я, полковник Иванов, писарь и два брата Фоменко – рядовые.