Русская Армия генерала Врангеля. Бои на Кубани и в Северной Таврии. Том 14

Старик почмокал губами, помолчал, а потом сказал:

– Едем ко мне, у меня есть хорошая, теплая комната.

– Поедем, – согласился я, – вероятно, тебя послал нам Господь.

Наскоро позавтракав, мы двинулись со стариком в аул, под Эльбрусом. Дорога шла по хорошему шоссе, но постоянно поднималась в гору. Сделав переход около 60 верст, мы поздно вечером прибыли на место, в Тебердинский аул. Нас радушно встретила семья старика, состоявшая из жены и двух сыновей. В теплой и светлой комнате мы нашли покой и приют.

Несмотря на это, жизнь была полна беспокойства и забот. Каждую минуту можно было ждать прихода красных. Перевалы Кавказского хребта были засыпаны снегом и непроходимы, а потому уйти в Грузию было совершенно невозможно.

В ближайшие дни появились красные. Из Баталпашинска в аул пришел отряд силой в 500 человек, с двумя орудиями и с большим количеством пулеметов. Правлению и собравшимся горцам начальник красного отряда объявил, что население и пришлые могут жить и заниматься чем хотят и что власть советская всем объявила амнистию. Вернувшись домой, мой хозяин, искренне всему поверив, был в очень хорошем настроении и сказал:

– Живи спокойно, коммунисты никого не трогают.

Нашлось много легкомысленных, поверивших обещаниям красных, за что, в ближайшее же время, заплатили своими жизнями. С этого момента аул стал регулярно посещаться красными разъездами, а прибывший отряд отошел в станицу Баталпашинскую. Приходившие разъезды чувствовали себя неуверенно, горцам не доверяли, а потому к вечеру уходили обратно. С каждым приездом привозились новые распоряжения. Требовалось, например, представить списки всех белых, живущих в ауле; затем было приказано взять на учет всех хозяев, скрывающих у себя белых, а белых арестовать и доставить в Баталпашинск.

Горцы твердо хранили свои обычаи и не выдали ни одного человека, несмотря на то что это грозило им тяжелыми последствиями. Приказы красных не исполнялись. Кончилось это тем, что все правление аула было арестовано. Аул остался без власти, и отдавать приказания было некому. Жизнь с каждым днем становилась все напряженнее. Когда поступали сведения о приходе красного разъезда, население начинало готовиться. Обычно перед зарей начинался уход жителей в горы.

Получив такие сведения, я, еще в темноте, запряг волов в арбу, посадил сына, которому в то время было всего пять лет, и пустился

в дорогу, надеясь уйти в горы. Проехав мост через реку Тиберду, я двинулся по шоссе, но в это время, к моему ужасу, увидел идущий навстречу отряд красных. Повернуть назад было невозможно – это означало бы бегство, а идти вперед – верная смерть. Отряд приближался, надо было принимать решение. Я пошел вперед. Кровь застыла во мне. Я не знал местного языка, и это лишало меня всякой надежды на спасение. Достаточно было одного только вопроса красных, и я бы выдал себя. Я шел наклонив голову, ведя за собой волов.

Мысли во мне остановились. Повернувшись к сыну, я просил его ничего не говорить, но мог ли понять ребенок, что в это время переживал его отец? Несколько минут продолжался мой путь мимо строя смерти. Никто из красных не задал мне ни одного вопроса. Уже я начинал дышать свободнее, хотя и не успел еще совсем прийти в себя, как раздался звонкий голос сына:

– Папа, а ведь это казаки!

Снова кровь застыла во мне. Я думал, красные услышат, но смерть удалялась от нас. Наконец, она ушла совсем. Я свернул в первую попавшуюся долину, привязал волов, положил им корм, взял сына и ушел с ним в горы. Домой вернулся поздно вечером, когда в ауле уже не было красных. Трудно передать переживания этого дня. Легко можно было поседеть, не всякое сердце могло выдержать такое напряжение.

Как-то вечером, когда мы сидели в сакле у очага, открылась дверь и со двора вошли в комнату пять человек красных, местных карачаевцев. Конечно, пришли они с добрыми намерениями. Хозяин мой побледнел и растерялся. Но вскоре, по-видимому, что-то решил и исчез из сакли. По местному обычаю каждый гость дается Богом и является неприкосновенным лицом. Пришедшие были местные жители и хорошо знали свои обычаи. Оскорбить дом хозяина они не решились бы, зная, что хозяин будет защищать нас всеми возможными средствами. Вскоре он вернулся, неся зарезанную козу, и начал приготовлять особый ужин, который на местном языке называется «курмалык». Смысл его заключается в том, что все участники трапезы делаются друзьями и не могут причинить друг другу никакого зла.

Все мы ели этот ужин, но, несмотря на это, мой хозяин предложил мне отдать моих лошадей пришедшим, но, получив категорический отказ, принужден был примириться. После обильного отдыха гости уснули, заняв комнату моей семьи. Я, хозяин и ординарцы воспользовались этим, поседлали лошадей, и мы ушли в горы, где найти нас было невозможно. «Домой» вернулись только спустя несколько дней, когда опасные гости уехали.