Русская армия на чужбине. Драма военной эмиграции 1920—1945 гг.

Плел свои интриги и Скоблин. Уже в феврале 1937 г. в его отношениях с генералом Миллером возникла некоторая отчужденность, вызванная, по мнению генерала Кусонского, нежеланием Миллера продвигать Скоблина в руководство союза[453]. Вероятно, уже в то время у главы союза зародились подозрения о связи Скоблина с советчиками. Тем временем в дебрях советских спецслужб родился план выдвижения в руководство РОВСом генерала Скоблина. Для его продвижения было решено устроить похищение генерала Миллера. Место его преемника занял бы генерал Абрамов, чей возраст и удаленность от Парижа давали бы предателю шанс выдвинуться.

Между тем русские добровольцы участвовали в боях с республиканцами. Шинкаренко и его сослуживцы сражались в Стране Басков в составе терсио Зумалокарреги. 3 апреля 1937 г.[454] Н. В. Шинкаренко был в очередной раз тяжело ранен в бою за гору Пена де Амбото, расположенную неподалеку от Очандьяно. Раненый доброволец был помещен в госпиталь и уже оттуда написал очередное письмо В. В. Орехову: «Дорогой друг! Мне очень трудно сейчас Вам писать. В бою при Ошендиано я получил пулю в голову, мне сделали трепанацию черепа. Я помещен хорошо, но очень болит голова, сильные боли. Испанцы прекрасно относятся к русским, и надо признать, что мы держимся здесь превосходно»[455].

Ранение сделало Н. В. Шинкаренко широко известным не только в Русском зарубежье, но и в Испании. Находясь на излечении, Шинкаренко подготовил и направил на имя Франко меморандум о русских добровольцах и выразил готовность возглавить полностью русское формирование. 15 июля 1937 г. Николай Всеволодович получил ответ из штаба Франко, в котором его благодарили за вклад в защиту национальной Испании, но вместе с тем и указывали на невозможность осуществить его предложения. В госпитале раненый Шинкаренко был навещен супругой генералиссимуса Кармен Поло и представительницами испанской аристократии. После публикаций заметок о ранении Н. В. Шинкаренко в русскоязычной прессе в его адрес стало приходить большое количество писем от русских изгнанниц, но ни одна из них не составила ему счастья.

По выздоровлении лейтенант Шинкаренко 5 августа 1937 г. был принят генералом Франко, состоялась недолгая беседа, после которой Николай Всеволодович был переведен на службу в испанский Иностранный легион в звании лейтенанта. В составе IX бандеры легиона Шинкаренко участвовал в боях за предместья Мадрида. «Стреляют мало. И больше они. Мадридский фронт… Но самого Мадрида от нас не видно», – позже вспоминал он на страницах «Часового»[456].

Шинкаренко неоднократно пытался добиться приема у командира Иностранного легиона полковника Хуана Ягуэ, чтобы обсудить создание в части отдельной русской единицы. Первый раз увидеться с Ягуэ Шинкаренко пытался сразу после встречи с Франко, имея рекомендательное письмо. После войны Н. В. Шинкаренко вспоминал об этом визите: «И в этом Юнкосе, Ягуэ не мог не знать, что приехал к нему, хоть и в «тениентских»[457] погонах, но все-таки генерал русский. Не мог не знать, потому что так было ему от главнокомандующего написано.

Иностранный генерал… Не каждый день это бывает, а значит, должно показаться ну хоть забавно развлекательным увидеть такого странного генерала. Потом же можно послать его и ко всем чертям, – если не понравится. Ягуэ видеть меня не пожелал, – значит, и нет здесь разговора про то, что я-де показался ему ненравящимся. Не пожелал видеть и все тут»[458].

Чуть позже произошла еще одна встреча Н. В. Шинкаренко и Х. Ягуэ, теперь уже в неформальной обстановке. «В зиму с 1937 на 1938 год ездил я в Бургос. Вечером обедаю в ресторанной зале отеля «Дель Норте», где я жил. Сижу один за свои столиком. И вижу, в залу вошел Ягуэ с каким-то своим офицером, тоже обедать. Я кончил раньше, и по расположению столовой выходило так, что мне надо было пройти перед столиком Ягуэ.

Иду… И он же не только генерал, но еще и начальник Легиона, в котором я состою «теньенте», – так я принял позу «смирно», с неподвижно вытянутыми по швам руками, и повернул по уставному голову. На мне форма легиона; притом, без обычных в то время упрощений офицеров испанских, расстегивающих ворот рубашки, а по всем правилам и с галстуком защитным. Все ленточки орденские, что я носил, иностранные, – а это военному глазу заметно. И, всего видней: на рукаве нашивка трехцветная.

Что она русская, этого Ягуэ, понятно, не обязан знать. Но, что это явная иностранщина, так в глаза бросается. Значит, видел, обоими глазами видел, что вечером в ресторане проходит мимо него несомненнейший иностранный офицер. И в форме Легиона. А офицеров иностранных, – кроме вечно отсутствующих итальянских капитанов, – в Легионе как будто бы трудно и встретить было»[459]. Ягуэ опять никак не прореагировал на появление иностранного офицера, что стало поводом для возмущения Шинкаренко.