Русская армия на чужбине. Галлиполийская эпопея. Том 12

Никогда не забыть тех криков восторга, того громового «Ура!», которое перекатывалось из конца в конец по длинным шеренгам выстроившихся войск. Это был момент массового экстаза, когда в экзальтации люди почти не помнят себя. Все личное, индивидуальное, – все растворилось в мощном сознании единого коллектива, и этот коллектив воплощался в одном дорогом и любимом лице. Перелом, который уже наступил, теперь оформился и закрепился. Корпус стал прочно на ноги: армия перестала «висеть на волоске».

В Константинополе уже сгущались политические тучи; но их грозные тени еще не достигли до первого корпуса. Ободренный вторым приездом Главнокомандующего, только что начавший новую организованную жизнь, вопреки всем нормам международного права, – первый корпус почувствовал первые проблески весны. Становилось теплее; солнце ярче сияло на ясном небе. И вместе с этим сиянием солнца разгоралась в сердцах новая надежда на политическую весну. До Галлиполи долетели глухие раскаты Кронштадтского восстания; верилось, что это – начало, начало нового прилива протеста против попираемого права и свободы. Передавали о восстаниях в шестнадцати северных губерниях; то, что на смену вечно протестующему Югу восстал Север, казалось симптомом скорого освобождения. Каждый день давал новые ростки организованной жизни, и русский город на турецко-греческой земле стал застраиваться новыми домами и магазинами.

Тринадцатого марта приехал из Константинополя командир французского оккупационного корпуса генерал Шарпи. О его приезде было известно за несколько дней, и в частях начали усиленно готовиться к параду. Но в самый день его приезда парад был неожиданно отменен, а из города поползли зловещие слухи, что генерал Шарпи отказался от почетного караула. Генерал Шарпи осматривал лагерь. Он не позволил себе ни одного оскорбительного замечания, но все чувствовали себя глубоко оскорбленными, несмотря на то что генерал, посетив части, беседовал с георгиевскими кавалерами, вспоминая Великую войну: отказ от почетного караула покрывал собою всю предупредительность французского генерала. Рассказывают, что при отъезде он сказал: «Я должен относиться к вам как к беженцам; но не могу скрыть того, что видел перед собою армию»… И может быть, то, что генерал Шарпи увидел эту армию, ускорило то распоряжение, по которому части предупреждались, что с 1 апреля прекращается выдача пайка, а армии предлагался переезд в Бразилию или в Советскую Россию.

Опубликования этого приказа еще не было, но генерал Кутепов экстренно был вызван в Константинополь. 21 марта генерал Кутепов отбыл из Галлиполи, и тут, в первый раз, части почувствовали себя осиротелыми. Каким-то инстинктом все чувствовали, что сгущаются тучи, но корпус не хотел – да и не мог – подчиниться теперь безропотно грядущему натиску. Он чувствовал теперь свою спайку, свою силу; его пребывание здесь окрасилось теперь патриотизмом и жертвенным порывом. Но для отпора нужен вождь, решительный, смелый и преданный: всем стало ясно, что таким вождем может быть только генерал Кутепов.

Уже прошло время, когда он казался только бесцельно жестоким: все поняли теперь, что он творец нового Галлиполи. На первое место всплыли в сознании незаметные, но умилявшие всех мелочи: и во всех этих мелочах выплывал он, как заботливый отец-командир. Теперь его не было. В первый раз встала мысль: а вдруг французы не выпустят его из Константинополя? Эта мысль казалась настолько чудовищно страшной, что не хотелось ей верить. Это казалось концом корпуса, концом того, что достигнуто такими усилиями и жертвами.

Распоряжение французского правительства, о котором сказано выше, дошло до Галлиполи в отсутствие командира корпуса. Оно не только не вызвало отчаяния, но проявило во всех частях необычайный энтузиазм. Повсюду, в городе и лагере, кричали «Ура!» в честь Главнокомандующего… Французский ультиматум воспринимался как переход к активной борьбе, которую жаждала окрепшая армия. Хотя впереди было темно, не было видно плана, но кончался нудный период сидения на французском пайке… Страшило одно: что нет «комкора»… Без него немыслимым казался этот новый, неизбежный путь. И когда 27 марта разнеслась весть, что генерал Кутепов прибыл и находится на пароходе, все, кто был в городе, побежали на пристань.

Громовым «Ура!» встретили галлиполийцы своего генерала. Выйдя на берег, генерал Кутепов сказал одну фразу: «Будет дисциплина – будет и армия; будет армия – будет и Россия…» В ответ на это его подхватили на руки и пронесли до помещения штаба корпуса. Это была одна из внушительнейших манифестаций. Эта встреча не могла быть подготовлена и совсем не походила на официальную встречу начальника. Это было стихийным слиянием всех с командиром корпуса, внушительной демонстрацией перед французами этого единения.